– У вас есть шоколадные кексы?

Женщина указала на поднос, выставленный в окне:

– Есть круассаны. Тоже шоколадные.

– Пойдет.

Продавщица сняла щипцы, висевшие у прилавка, – те были густо измазаны сахарной глазурью. Как так может быть, ведь день только начался?

– Вам один?

Женщине было тяжело наклоняться и выпрямляться, даже говорить тяжело. У Элли у самой появилась одышка, на нее глядя.

– Да, всего один.

Вот что бывает, если есть много пирожных. Превратишься в старую толстуху. Но прежде – в Алисию Джонсон, которая ела свой обед в школьном туалете, чтобы никто не видел, как она набивает живот.

За последние пару недель Элли стала лучше понимать Алисию. Но этот круассан станет последним – хватит объедаться. Надо взять себя в руки и поддержать брата, не падая духом.

– Восемьдесят пять пенсов.

Элли взяла бумажный пакет, сдачу и вышла. Колокольчик снова зазвенел. Она очутилась на улице.

У двери сидела собака. Большая, с грозной мордой и кривыми, как у ковбоя, лапами. Поводок был привязан к перилам и натянулся. Элли прижалась к дверям.

Только бы не набросилась. Только бы не укусила.

Из газетной лавки вышел мужчина со свернутой газетой под мышкой. Рассмеявшись, он похлопал собаку по боку и произнес:

– Да он тебя не обидит, девочка.

Но стоило ему отвязать поводок, как собака начала принюхиваться – сначала понюхала круассан, потом у Элли между ног и ее пальцы. Элли замерла, а мужчина, по – прежнему улыбаясь, проговорил:

– Да он у нас добрый, хоть и большой.

Почему он думает, что это нормально – вот так позволять своей собаке ее обнюхивать? Она поспешно перешла на другую сторону улицы. Загудел клаксон. Люди вдруг словно повылазили из всех щелей: один мужчина принялся выкладывать газеты на прилавок, другой что-то выкрикнул из раскрытого окна. Сработала сигнализация, а вдалеке запела женщина. Но все это происходило словно в замедленной съемке, как будто мир затянуло патокой.

В нее вдруг врезался какой-то мальчишка. Ботинки, джинсы, кофта с капюшоном, руки в карманах. Он шел быстро, торопливо удаляясь от нее, но все же она не рассчитывала никого встретить. Когда она вышла из дому, мир казался пустым, а теперь вот снова был полон людей.

А если представить себя на месте Карин? Что, если бы она оказалась здесь и…

Нет, нет, хватит думать о Карин! Элли попыталась вспомнить медитацию, которой училась после того, как ее укусила собака в Кении и все подряд пялились на ее шрам. Надо было закрыть глаза и попросить у Вселенной сил. Представить себе белого тигра на железной горе, пылающего красного феникса, плывущую голубую черепаху и зеленого дракона в лесу.

Но когда у тебя глаза закрыты и ты думаешь о драконах, трудно идти по улице. А если открыть, сразу видишь кучу дерьма – окурки, раздавленную жвачку на тротуаре, гонимый ветром мусор.

Мой брат невиновен. Вот это медитация получше. Пробормотав эти слова себе под нос пару раз, она пошла дальше с опущенной головой. Сработало, но ненадолго. Она все время вспоминала, как Том расколотил бутылку. А стоило этим мыслям проникнуть в голову, как за ними просочились и другие: Том и его друзья, только что из паба; Карин, пьяная, на кровати; трое ребят, окружившие кровать кольцом. «Что вы делаете?» – спросила Элли. Да так, ничего, прикалываемся.

У электрических ворот Элли нащупала кнопку. Ворота открылись. У двери она стала искать ключ. Войдя в дом, прислонилась к стене в коридоре, досчитала до пядесяти, пошла на кухню и закрыла ставни. Налила в чайник воды. Испугалась, что кофе кончился, но нет – свежая пачка нашлась в холодильнике на нижней полке. Взяла тарелку для круассана – свою любимую, с якорями и белыми парусниками. Сделала кофе и села за стол. Кофе был горячим, а первый кусочек круассана – сладким и чудесным.