Не передать словами, как мне было неловко после случившегося перед наагасахом. Он посмеивался надо мной и нет-нет, да припомнит, как я к собственному мужу во сне приставала. Подшучивал надо мной, какая я бесстыдница. А у самого глаза так и горят весельем. Мне вообще стало казаться, что чувство неловкости уже сроднилось со мной. Мне было неловко перед наагасахом, неудобно перед другими нагами, так как я помнила, что учудила в тот день, когда мы купались в горном озере. Неловко перед наагашейдисой, так как меня постоянно тянуло к ней, и я не могла прекратить пялиться на нее. И совсем нехорошо я чувствовала себя рядом с наагаришем Делилонисом.　

В зверином обличье меня тянуло к нему с неопределимой силой. Звереныш был от него в диком восторге. Он просто дурел от запаха этого нага. В один день я решила признаться в этом наагасаху. К моему удивлению он не разозлился и даже не нахмурился. Наоборот, широко ухмыльнулся, а затем протянул непонятное:　

— Кошачий папаша!　

Потом объяснил, что к Делилонису имеют непонятную слабость все представители семейства кошачьих, в том числе и оборотни этого вида. А детеныши его просто обожают и готовы за ним хвостиком ходить. Это очень сильно одно время злило наагашейда, так как его дети, у которых проявилась звериная ипостась, обожали наагариша не меньше, чем его самого. Кому понравится, что твои дети любят какого-то левого дядю? У Делилониса, оказывается, есть двое взрослых детей: сын и дочь. И у обоих имеется звериная ипостась. Я очень удивилась, когда узнала, что наагариш женат на старшей дочери наагашейда и наагашейдисы.　

Это получается, он нянчился с наагашейдисой, а присматривать за ней он начал еще до того, как она стала женой деда Аршавеше. И потом женился на ее дочери. Той на тот момент было чуть меньше двухсот, а наагаришу уже перевалило за семь сотен лет. Наагашейд был очень недоволен этим фактом. Его не успокаивало ни то, что Делилонис его лучший друг, ни то, что он сам женился, когда ему было уже за восемьсот, а его жене, дай Боги, если двадцать исполнилось. Со слов Аршавеше выходило, что его дед проявляет сверхзаботу о своих дочерях и жене. У него прямо помешательство какое-то на этом. На мой вопрос, почему он так себя ведет, Аршавеше сквозь зубы процедил:　

— Инстинкты.　

И больше ничего пояснять не стал. Хотя напряженно на меня косился, словно ожидая от меня вопроса и заранее не желая на него отвечать. Я решила не спрашивать.　

Наагашейдиса была на всех обижена. Это проявлялось в том, что она в зверином обличье лежала у себя в паланкине, повернувшись хвостатой попой к выходу. Ей не разрешали гулять одной и не позволяли кататься верхом на своей ездовой зверюге. Один раз я услышала, как наагариш по-нордасски сказал ей:　

— Вот вернешься к Дейширолешу и делай, что хочешь. А здесь я за тебя ответственность несу.　

Наагалей Ссадаши, который ехал с ней вместе в паланкине, шипел что-то утешающее, гладил между ушами и расчесывал шерсть. Успокаивал. Доуспокаивал до того, что она заснула во время расчесывания, а когда проснулась, обнаружила на своем хвосте огромный синий бант. После этого случая я поняла, что наагалей просто бесстрашен. Перед грозно рычащей наагашейдисой он даже не думал отступать. Наоборот, он посмел обидеться в ответ, патетически возвестить, что он хотел как лучше, наводил ей красоту! А она… Зверю стало если не стыдно, то неловко точно. Поэтому он ткнулся носом в спину отвернувшегося Ссадаши, извиняясь за свое поведение.