Наагасах с шумом выпустил воздух сквозь зубы и дал шенкелей коню. Разговор был закончен. Мы тронулись в ночь в обратный путь.　

Вернулись мы в имение еще ночью, но уже ближе к утру. Нас встретили обеспокоенный отец и белая, как мел, мачеха. Наагасах холодно заверил, что все в порядке, и отнес меня, завернутую в его плащ, в свою комнату. А дальше он поступил неожиданно и совершенно неприлично. Он повалил меня на кровать и опять поцеловал, прижимая меня сверху своим телом. Я попыталась вырваться, но… А его руки тем временем гладили все мое тело через платье. Какой стыд. Его язык ласкал мой рот изнутри, иногда он покусывал мои губы. Правая рука сжала мою грудь. И возникло какое-то странное томление. Вместо того, чтобы смутиться и возмутиться, мне захотелось, чтобы он еще раз сжал ее, чтобы снова почувствовать это томление. Левая рука легла между ног и сжала там… все. И это почему-то тоже было приятно. Прикосновения его губ и языка стали волнующими. Я робко коснулась своим языком его губ. Он что-то зарычал и сжал сильнее.　

Отпустил он меня только через несколько минут… или может час. Голова кружилась, тело горело, а губы болезненно ныли. Наагасах был жутко доволен.　

— Ну вот, — как кот промурлыкал он. — Теперь, когда твое тело проснулось, и ты познала удовольствие от моих прикосновений, тебе будут нравиться даже самые невинные поцелуи в моем исполнении.　

У меня не было ни сил, ни мыслей, чтобы ему ответить.　

Я лежала в постели наагасаха и сонно хлопала глазами. За окном глубокий день, солнце успело перевалить на другую сторону замка. После бессонной ночи, которую я провела верхом на лошади, мне жутко хотелось спать. И проспав большую часть дня, я все равно хотела спать.　

Разбудили меня голоса, доносившиеся из гостиной. В тихом размеренном голосе я узнала наагасаха, в высоком и возмущенном — голос мачехи. Прислушавшись, я поняла, что мачеха, наконец, выяснила, где я ночую, и была ужасно возмущена этим фактом. Наагасах отказывался поступать в соответствии с приличиями, то есть отправить меня спать до свадьбы в другую комнату, чем еще сильнее возмущал графиню. В конце концов она ушла, громко хлопнув дверью.　

Я завозилась, поуютнее заворачиваясь в пышное одеяло. Я, если честно, уже немного привыкла к присутствию наагасаха по ночам. С ним рядом тепло, даже жарко и можно не опасаться, что кто-то влезет в окно. На грани слышимости до меня опять донеслись голоса. Разобрать, о чем говорят и кто говорит, было невозможно. Через некоторое время я предположила, что собеседник наагасаха Шайш, а говорят они на своем языке. Я разобрала только одно слово — "наагасахиаа". У наагашехов так величали принцесс. Я предположила, что у двух родственных народов наверняка есть схожие слова в языке.　

Я бы подумала, что они говорят о принцессе Кирате, но этим титулом наагашехи величали исключительно своих принцесс. Вряд ли наги в этом плане далеко ушли от своих кровожадных родственников. "Наагасах", кстати, в нашей интерпретации значит "принц”, но никто не осмеливался здесь величать его принцем. Обращаются исключительно по змеиному титулу. Я сама, перед тем как обратиться к нему, тихо выспросила у Шайша о том, как нужно величать таким образом титулованную особу. Остальных же в замке словно кто-то проинструктировал, так как в систему образования представителя благородного сословия нашей страны не входит этикет нагов. Скорее всего, повеление принцессы Кираты.　

Голоса затихли. Я опять стала проваливаться в сон. Сквозь дрему я осознала, что кровать прогнулась под чьим-то весом, и я ощутила запах наагасаха. Легкий травяной запах и запах горячего камня. На ноги наползла тяжесть хвоста. А на своих волосах я ощутила чужое дыхание.