Внизу каменистая кромка берега очень узкая и мокрая, вода постоянно её накатывают. По этой кромке мы двинулись дальше. Наагасах боком прижимал меня к склону, видимо опасаясь, что я случайно нырну в холодные воды. Дальше кромка стала постепенно расширяться, а над головами появилось что-то вроде каменного навеса, который тоже становился шире и, наконец, превратился в полноценную крышу, с потолка которой срывались холодные капли. Мне стало неуютно, постоянно казалось, что склон над нашими головами сейчас обрушится.　

Тропинка резко завернула влево, и мы вышли на открытое, довольно большое пространство. Склон вместе с тропинкой делал крутой поворот и уходил дальше, опять влево. Там закруглялся, описывал полукруг и снова врезался в реку. Получилась такая получаша диаметром около трехсот саженей. Здесь даже росли сосны и кусты ежевики. Последние, правда, совсем чахлые.　

От реки вела узкая протока длиной не больше двух саженей. Соединялась она с маленьким, сажени три в диаметре, водоемом, больше похожим на каменную чашу, заполненную водой. Вода там такая прозрачная, что можно пересчитать камни, лежащие на дне.　

Один наг уполз за каменный выступ и вернулся с небольшой черной ширмой, которую он сноровисто поставил кругом. Я удивленно посмотрела на этот, безусловно, лишний предмет среди дикой природы. Наагасах всучил мне в руки сверток.　

— Иди за ширму, сними с себя все, абсолютно все и надень это, — велел он.　

Удивление перешло в опасение. Что вообще происходит? За ширмой я обнаружила, что "это" всего лишь длинная рубашка до пят. Больше ничего там нет. Я что, должна в таком виде появиться перед всеми? Ладно, нагам чужды некоторые приличия. Но здесь холодно и уже почти ночь, что тоже тепла не добавляет. Все слова недовольства я оставила при себе и стала сердито разоблачаться. К моменту, когда я стояла босая на своих штанах в одной рубахе, все волоски на моем теле встали дыбом от холода. Помедлив, я осторожно выглянула.　

Наагасах тоже разделся, оставшись в одном поясе с длинными лентами из пластин серебра. Наги успели зажечь факелы и встали вокруг водоема.　

— Подойди сюда, — позвал наагасах.　

Я осторожно вышла. Камни холодили босые стопы. Наги у водоема расступились, показывая этим, куда мне встать. Наагасах занял место на противоположной стороне.　

— Заходи в воду, — сказал он.　

Я недовольно посмотрела на него. Не удержалась просто. Не знаю, как со здоровьем у нагов, но у людей оно довольно хрупкое, и простыть для нас очень просто. Но я, который раз, ничего не сказала и молча шагнула в воду, чтобы с криком ухнуть сразу по пояс. Моментально стало очень холодно. А дальше ко мне бултыхнулся наагасах. И я стала мокрой с ног до головы и дрожащей. Где-то там под водой хвост наагасаха обвил мои ноги. Я надеюсь, что это все же его хвост. В сгустившейся темноте уже нельзя рассмотреть, что там на самом деле.　

Взволнованная вода успокоилась. Наагасах приблизился ко мне вплотную и начал что-то говорить на своем языке. Иногда я понимала отдельные слова, ну или мне так казалось. Но смысла того, что он говорит, понять все равно не могла. Говорил он довольно долго. Постепенно от его шелестящего голоса в ушах зазвучало что-то похожее на эхо, тоже шелестящее, накладывающееся на его голос. Скоро мне стало казаться, что шелестит все вокруг, а я плаваю в этих шипящих звуках, у которых был голубоватый цвет. Глаза наагасаха блестели в темноте, и я не могла отвести от них взгляда.

Не прерывая речи, он взял мою руку и перевернул ладонью вверх. Вытащил из своей косы серебряную заколку и проткнул мне кожу. Боли я почти не почувствовала. Окровавленную ладонь он положил себе на грудь, прямо напротив сердца.