— Мычащая стерва из Западной Фрисландии, — повар облизывает свои коричневые клыки. — Когда я о ней думаю, господин Хори, то молюсь, чтобы Османская империя захватила Западную Фрисландию и увела ее в рабство.

— Если не нравится жена, — спрашивает переводчик Ионекизу, — почему не развестись?

— Легко сказать, трудно сделать, — вздыхает Грот, — в этих так называемых христианских странах.

— Зачем тогда вообще жениться? — Хори выкашливает табачный дым.

— О-о, это длинная и печальная сага, господин Хори, совершенно неинтересная…

— В последний приезд господина Грота домой, — вступает Оувеханд, — он обхаживал одну молоденькую богатую наследницу, которая жила в городском доме в Ромоленстрате, и она рассказала ему, что ее больной, не имеющий наследников папаша желает увидеть свою молочную ферму в руках честного и благородного зятя, но везде, ворковала она, ей встречались лишь прохиндеи, прикидывающиеся добропорядочными холостяками. Господин Грот согласился с ней, что в море Романтики полно акул, и пожаловался на предвзятое отношение, с которым приходится стакиваться молодому человеку из колоний: как будто ежегодный доход, который приносят плантации на Суматре — деньги второго сорта по сравнению с заработанными в Голландии! Голубков обвенчали за одну неделю. На следующий день после свадьбы хозяин таверны представил им счет, и они одновременно сказали друг дружке: «Оплати счет, сердце мое». Но к их общему ужасу, ни один не мог, потому как и невеста, так и жених потратили свои последние гульдены на ухаживания друг за другом! Плантации господина Грота испарились; дом в Ромоленстрате служил силком; больной тесть оказался разносчиком пива, и очень даже здоровым, и при этом с наследниками, но зато без волос, и…

Рассказ прерывает отрыжка Лейси: «Прощенья просим, это яйца с пряностями».

— Заместитель директора ван Клиф? — Гото в тревоге. — Османцы вторглись в Голландию? Этой новости нет в последнем отчете фусецуки…

— Господин Грот… — ван Клиф стряхивает крошки с салфетки, — выражался образно.

— «Образно»? — Самый усердный молодой переводчик хмурится и моргает глазами. — «Образно»…

Купидо и Филандер начинают играть «Тихий воздух» Боккерини.

— Становится грустно, — в размышлении произносит Ворстенбос, — когда начинаешь думать, что эти комнаты навсегда опустеют, если Эдо не разрешит увеличить медную квоту.

Ионекизу и Хори изображают скорбь; лица Гото и Огавы остаются безразличными.

Большинство голландцев уже спросили Якоба: а не блеф ли этот необычный ультиматум? Он отвечал каждому, что с этим вопросом надо обращаться к директору, зная, что никто не осмелится на подобное. После того как в прошлом сезоне «Октавия» затонула вместе с грузом, многие могут вернуться в Батавию более бедными, чем до отплытия в Нагасаки.

— Что за странная женщина, — вопрошает ван Клиф, выжимая лимон в стакан из венецианского стекла, — появилась на складе «Колючка»?

— Госпожа Аибагава, — отвечает Гото, — дочка врача и сама изучает медицину.

«Аибагава, — Якоб растягивает каждый слог. — А-и-ба-га-ва».

— Магистрат разрешил ей, — говорит Ивасе, — учиться у голландского доктора.

«А я назвал ее помощницей блудницы», — вспоминает Якоб, и его передергивает.

— Как спокойно вела себя эта странная Локуста, — говорит Фишер, — во время операции.