|
.. Нет-нет, такого не бывает, чтобы совсем... вот, бери и жми, и жми, и сам не заметишь, как... ну вот, ну вот, вот вам и Кирилльчик, вот вам и Кирилльчик, вот вам и Кирилльчик... Хорошо хоть темно, думал Кирилл, все же не видно, с какой старухой совокупляюсь. Вдруг он увидел в полосе мутного света, идущего из крохотного окна, лежащую на столе авоську с Марксом. Закругленные черты основателя научного коммунизма были обращены к потолку завального барака. Присутствие основоположника почему-то придало Кириллу жару. Запах пережеванной котлеты испарился. Погасли все звуки по всему спектру, включая монотонное "откушу". Синеблузочка, комсомолочка 1930-го, великого перелома, огромного перегиба; электрификация, смык, тренаж! Цецилия торжествующе завизжала. Бедная моя девочка, что сталось с тобой! В тишине, последовавшей за этой патетической сценой, кто-то крякнул так близко, как будто лежал на той же подушке. -- Кирюха-то, чих-пых, бабенку приволок, -- сказал ленивый голос. -- Да неужто Кирилл Борисыч шалашовку себе обеспечил? -- удивился бабий голос. -- А то ты не слыхала, дура, -- пробасил, поворачиваясь, ленивый. Стенка при его повороте прошла ходуном, в ногах сквозь отслоившуюся фанеру видна была черная пятка обитателя соседней "отдельной комнаты". -- Жена приехала с "материка", Пахомыч, -- негромко сказал Кирилл. -- Законная супруга Цецилия Наумовна Розенблюм. -- Поздравляю, Борисыч, -- сказал Пахомыч. Он явно лежал теперь спиной к стене. -- А вас с приездом, Цилия Розенблюмовна. -- Я тебе обещаю, что у нас скоро будет настоящая отдельная комната, -- прошептала Цецилия Кириллу прямо в ухо. Шепот ее щекоткой прошел через ухо прямо в нос. Кирилл чихнул -- Хочешь спирту? -- спросил Пахомыч. -- Завтра выпьем, -- ответил Кирилл. -- Обязательно, -- вздохнул Пахомыч. Кирилл пояснил в розенблюмовское молодое ухо: -- Он как раз из нашей с тобой Тамбовщины. Добрейший мужик. Сидел за вооруженный мятеж... -- Что за глупые шутки, Градов, -- усталой баядеркой отмахнулась Цецилия. Надо, однако, раскладываться. Кирилл взялся распаковывать багаж, стараясь увиливать от прямых взглядов на копошащуюся рядом старуху. Да вовсе и не старуха же она. Ведь на три года младше меня, всего лишь сорок четыре. Сорок лет -- бабий цвет, сорок пять -- ягодка опять. Глядишь, и помолодеет Розенблюм. -- А это еще что тут такое у тебя, Градов?! -- вдруг воскликнула Цецилия. Подбоченившись, она стояла перед этажерочкой, на верхушке которой располагался маленький алтарь-триптих, образы Спасителя, Девы Марии и святого Франциска с лесной козочкой под рукой. Эти лагерные, сусуманской работы образа подарил Кириллу перед разлукой медбрат Стасис, которому еще оставалось досиживать три года. -- А это, Циля, самые дорогие для меня вещи, -- тихо сказал он. |
