-  Почему завтра? - спросил он. - Что будет завтра?

    -  Я должна уйти, - чуть хрипло сказала Нанои.

    Колька услышал мелодичное «а-ама» - «я» - и гортанное «хмат» - «должна», и тонкое, изогнутое «пит». Уйти.

    -  Что? - вскрикнул он. - Ин хват пи! Ты не должна уходить!

    -  Ты не понимаешь, Адвеста. У меня будет сын, мне нельзя остаться здесь, у кузниц.

    -  Тебе нельзя остаться у кузниц? - переспросил он. - Погоди. Почему тебе нельзя? Что-нибудь не в порядке? Врачи нужны? Что говорит Лахи?

    Лахи и все Врачи, и Нарана, все говорят одно: в поселении Кузнецов негоже носить ребенка. Здесь нельзя пока управлять ребенком.

    Она взяла его руку. Он освободился и отодвинулся.

    -  Погоди, Рыжая Белочка. Это что - усложнение мозга? Пускай он будет таким, как мы.

    -  Конечно! Эта кукла будет сконструирована по старому образцу - только и всего, - и он уже улыбался, представив себе коричневого мальчишку с глазами Мин, черными и раскаленными, как уголья.

    -  Ты не понимаешь, Адвеста…

    Она сухо, ясно объяснила, что под «управлением ребенком» понимается выращивание плода. Лекарственной пищей Врачи направляют его в нужную сторону. Не только мозг, но телосложение, здоровье, наклонности. Она хочет, чтобы ее сын был Художником, высокорослым и со светлыми волосами. Придется следить за его пальцами - у Адвесты короткие пальцы…

    Он смотрел на свои пальцы. В самом деле, коротковаты.

    -  У кузниц нельзя управлять ребенком, Адвеста, - повторила Нанои. - Здесь копоть, шум, испорченное дыхание.

    Он понимал ее. И у нас интеллигентная женщина не согласится носить ребенка и работать при этом у незащищенного реактора. У раджанов свои понятия о вредных условиях жизни. Это естественно. Нам бы их условия…

    Он не сказал: я не смогу жить без тебя. Она знала. Она смотрела на него с яростным упорством.

    Колька встал. У него затекли ноги - он сидел на корточках рядом с Нанои. Разговоры бесполезны, она уйдет. Такие же глаза были у нее, когда он хотел увезти Рафаила к баросфере.

    Теперь он понял, что его никогда не найдут - понял уже умом, сердцем, ибо с этой минуты не для кого оставаться. Нанои покидает его, и ребенка своего он никогда не увидит, не отличит от сотен других в воспиталище… Он знал - через месяц после родов мать отдает ребенка в воспиталище и больше не видит его. Приходит кормить других детей, по кругу, чтобы не привыкать.

    -  Я не хочу отдавать сына в воспиталище, - сказал Николай. - Слышишь? Я хочу знать его.

    -  Во имя Равновесия! Потому он и должен быть светловолосым. Чтобы мы его знали.

    Колька счастливо обомлел.

    Она прижалась щекой к его груди, и он был самым счастливым парнем во всех Пространствах, и вдруг вспомнил:

    -  Ты завтра улетаешь? На полгода?! Нет, это невозможно, невозможно, я слышать об этом не хочу!

    Нанои высвободилась, глаза у нее снова вспыхнули:

    -  Я тоже не хочу! Тебе надлежит уйти от кузниц. В тебе они пробуждают память о покинутом. Тебе нужна жизнь Охотника и нужна я - почему же ты не уходишь и отпускаешь меня?

    Тишина. Был самый тихий час ночи, когда спят даже ночные звери. Смолк металлический вой, удары молотков. Только запах гари доносился от кузниц.