|
Это будет один из моих маленьких вывихов. Могло быть и хуже. По крайней мере, они не воскликнули: «Что ты сделала с нашим бесценным кольцом и что это за дешевка у тебя на пальце?» Словно прочитав мои мысли, Ванда опять открывает рот: – Это кольцо с изумрудом, принадлежавшее моей маме, видишь, Энтони? Магнус подарил его Поппи, когда сделал ей предложение. Так. Я не преувеличиваю: ее голос взлетает. И она бросает на Энтони выразительный взгляд. Что происходит? Она хочет сама носить это кольцо? Магнус не должен был дарить его мне? Чувствую себя втянутой в какую-то каверзную семейную ситуацию, подоплека которой мне не известна, но все слишком вежливы, чтобы обсуждать ее, и я никогда не узнаю, о чем они в действительности думают. Но почему Ванда не поняла, что это подделка? Как ни странно, я слегка разочаровываюсь в Тэвишах. Думают, они такие умные, а сами не могут распознать искусственный изумруд. – Потрясающее кольцо, – вежливо говорит Пол. – Конечно, – киваю я. – Оно винтажное. Совершенно уникальное. – Поппи! – встревает Энтони, разглядывающий ближайшую статую. – Это мне кое о чем напомнило. Я хочу спросить тебя об одной вещи. Меня? – Я бы спросил Магнуса, но это скорее твоя область, чем его. – Спрашивайте. – Улыбаюсь, ожидая вопроса о свадьбе. Скажем, сколько будет подружек невесты. Или какие у меня будут цветы. Или даже удивилась ли я, когда Магнус сделал мне предложение. – Что ты думаешь о новой книге Макдауэлла о стоиках? Как она соотносится с работами Уиттакера? Я слишком ошарашена, чтобы хоть что-то соображать. О чем, прошу прощения? О стоиках? – Ах да! – энергично подхватывает Ванда. – Поппи – специалист по греческой философии, Пол. Она обставила нас при помощи слова «апория». Я, как ни странно, продолжаю радостно скалиться. Апория. Это было одно из слов, которые прислал мне Сэм. К тому времени я выпила несколько бокалов вина и вела себя очень самоуверенно. Смутно вспоминаю, как выставляла буквы и утверждала, что очень интересуюсь греческой философией. Почему? Почему, почему, почему? Если бы я могла повернуть время вспять, то погрозила бы себе пальцем: «Хватит, Поппи!» – Это так. – Пытаюсь непринужденно кивнуть, получается плохо. – Апория! Интересно, а где викарий… – Сегодня утром мы читали литературное приложение к «Таймс». – Энтони игнорирует мою попытку свернуть на теологию. – Там была статья о новой книге Макдауэлла, и мы подумали, что Поппи все объяснит нам. – Он выжидающе смотрит на меня. – Макдауэлл прав, когда рассуждает о преимуществах четвертого века? Я завываю про себя. И почему только я притворилась знатоком греческой философии? О чем я думала? – Признаться, я пока не читала книгу Макдауэлла. Хотя непременно сделаю это. – Мне кажется, стоицизм часто рассматривали с неверной точки зрения, ты согласна? – Совершенно согласна. – Стараюсь принять самый что ни на есть умный вид. – Совсем не с той, с какой следует. – Стоики не были бесчувственными, как я это понимаю. – Энтони жестикулирует так, словно читает лекцию тремстам слушателям. – Просто они ценили добродетель силы духа. И выказывали такое равнодушие к враждебности, что агрессоры считали их сделанными из камня. – Экстраординарно! – усмехается Пол. – Правда, Поппи? – Энтони поворачивается ко мне. – Когда галлы напали на Рим, старые сенаторы просто сидели на форуме и спокойно ждали. Атакующие были так поражены их бесстрастным поведением, что приняли за статуи. Один галл даже потянул сенатора за бороду, чтобы проверить это. – Да-да, – соглашаюсь я, опять кивая. Пока Энтони говорит, а я киваю, я в безопасности. |
