Робин держался хорошо. Остальные не равнялись с атаманом по силе духа: девка еле стояла на ногах, позеленев с лица, а монах закатил глаза и дергался, наверное уже окончательно сойдя с ума.

Лица девки я не помню, хоть тресни. Я его не видел. Я видел у нее на шее жемчужное ожерелье Нарцисса. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы Дар снова согрел мою кровь – у меня даже потеплели заледеневшие пальцы.

Наверное, я с минуту простоял молча, потому что заговорил Робин:

– Я тебя не боюсь, не надейся, – сказал он.

– Я тебя и не пугаю, – сказал я в ответ и здорово удивился звуку собственного голоса. – Ты ошибся, Робин.

– Видит Бог, – усмехнулся он. – Ошибся. Недооценил силу ада.

– Я не об этом, – говорю. – Просто оживляет лишь Господь, а я только поднимаю трупы. Понимаешь разницу? Тебе не стоило становиться моим личным врагом. Как преступник, ты вполне мог бы рассчитывать на виселицу для себя и монашескую келью для своей подружки. Это ведь хорошо?

Он на меня взглянул с насмешливым удивлением.

– Хорошо?! – говорит. – Хорошо?! Ну спасибо за такое «хорошо»! Интересно, а что, по мнению некроманта, плохо?!

– Смотри, – говорю.

Монаха я убил, остановив Даром его сердце. К умалишенным можно быть милосердным. А в девку стал вливать смерть по капле, не торопясь и наблюдая, не в силах больше справляться с горем и яростью.

Когда она завизжала, Робин начал рваться из рук мертвецов с удивительной для живого силой. Он чуть веревки не порвал – добрый рыцарь. И уже не усмехался иронически, а вопил, как прирезанный:

– Прекрати! Ты не человек – ты демон! У тебя нет сердца! Ты сам мертвый!

– Да, – говорю. – У меня нет сердца – ты его разбил, Добрый Робин. Красиво сказано? Тебе понравилось?

Когда у нее изо рта хлынула кровь, он начал меня умолять. А когда у нее вскипели и вытекли глаза – заткнулся. Я чувствовал его ненависть, как дым, наполнивший комнату, и думал: значит, тебе это не нравится? Надо же! А чего же ты ждал?

Она агонизировала минут пять – никак не меньше. И Робин плакал, глядя на нее, а я думал о слезах, не пролитых над телом Нарцисса, – и не дернулся облегчить положение обоим этим любовничкам.

Потом она перестала дергаться, и я снял с нее ожерелье. А Добрый Робин смотрел на меня мокрыми расширившимися глазами.

– Я тоже не мог прийти на помощь, – говорю. – И мне тоже хотелось, Робин. Так что ты ошибся.

Он изобразил ухмылку – наверное, хотел ухмыльнуться презрительно, но вышло горько.

– Собираешься казнить меня в столице? – говорит. – На площади? Поизощреннее? Чтобы все видели, как ты страшен, а я жалок, да?

– Нет, – говорю. – Убью сейчас. Быстро и без затей.

Кажется, он удивился.

– Почему?

– Счет закрыт, – сказал я и воткнул клинок Дара ему в ухо.

Он так и повалился на пол с удивленным лицом. А я вышел строить войска. Меня трясло от холода.

Отомстив Доброму Робину и закончив эту дурацкую войну, я так успокоился, что сам себе удивился. Даже когда хоронили Нарцисса, я только мерз и очень хотел скорее вернуться в столицу. Я вдруг начал отчаянно тосковать по дому.

Бунт догорел без следа. На всякий непредвиденный случай я оставил на севере свои живые войска, а в столицу привел лишь мертвецов – гвардию и остатки банды Робина, тех, у кого были целы руки‑ноги и сравнительно не изуродовано лицо. Кажется, сам Робин тоже попал в число трупов почище, но точно не помню… Вампиры мне очень помогли и уцелели – я оставил этот способ их путешествий, как туз в своем рукаве, на будущее.