|
Может, он услышал, что в гимназии праздник, и вернулся. — А это точно была та же машина? Майер вложил ей в руку несколько фотографий и ухмыльнулся: — Ребята делали снимки для веб-сайта гимназии. Готовили обзор о вечеринке. Ищите на заднем плане. Это та самая машина. У него зазвонил телефон. Пока он разговаривал, отойдя в сторону, Лунд просмотрела фотографии. Позади подростков в жутковатых костюмах, масках и париках виднелся силуэт черного «форда». Майер начинал сердиться. — Я вам уже говорил: это не обсуждается, — рявкнул он в телефон. Сердитый Ян Майер. Это было что-то новенькое. Она продолжила перебирать фотографии. Когда Лунд было девятнадцать, Хеллоуин не отмечали. А если бы отмечали… Интересно, что бы сказала ее мать. — Я не буду вам больше повторять, — гаркнул Майер. — Ответ — нет. Он уставился на свой телефон. Выругался. — Не могу поверить. Она дала отбой. — Что происходит? — Хартманн собирается сделать заявление прессе. Пытается уберечь свой тощий зад… Лунд сунула папку с фотоснимками ему в руки: — Мы едем в ратушу. Вы поведете. Бирк-Ларсен поехал на заказ как в тумане, но работать все равно не смог и поэтому вернулся домой, сел с Пернилле на кухне. Они не разговаривали, просто ждали, сами не зная чего. Потом пришла Лотта, ее сестра. На одиннадцать лет моложе, по возрасту она была столь же близка к Нанне, как и к Пернилле. Бирк-Ларсен сидел в углу немой и неподвижный, наблюдал, как сестры обнимаются и плачут, завидовал тому, что они могут открыто проявлять свои чувства. — А как мальчики? — Еще не знают, — сказала Пернилле. — Тайс? — Что? Это было первое слово, сказанное им за час. Лотта присела за стол и всхлипнула. Пернилле проверила школьное расписание, висевшее рядом с семейными снимками. — Мы забираем мальчиков после рисования, в два часа. — Да. Лотта не могла остановить рыдания. — Что она там делала? Нанна никогда бы не села в машину к незнакомому человеку. Бирк-Ларсен налил себе еще кофе. Чтобы сдержать крик, рвущийся наружу. Пернилле без причины передвигала фотографии, приколотые к пробковой доске на стене. — Мы должны… — Она высморкалась, сделала два глубоких вдоха. — Мы должны думать о мальчиках. Она снова плакала, но не желала показывать это. Бирк-Ларсену мучительно хотелось действовать. Убежать из дома. И он знал, что невысказанная мысль — это тоже предательство. — Нужно сказать им, — выговорил он. Лунд вошла в штаб Либеральной партии. Там пахло потом, полированным деревом и старой кожей. Скоугор, чересчур элегантная и чересчур самоуверенная советница Хартманна, говорила по телефону о деталях пресс-релиза. Когда она закончила, Лунд сказала: — Я хочу его видеть. — Он на встрече. — А-а, — протянула Лунд. Она наблюдала, как Скоугор вернулась к компьютеру, стала что-то печатать стоя, как делают крайне занятые люди. — Вы уже подготовили заявление? — спросила она. Продолжая печатать: — Да. Мы больше не можем ждать. — Но вам придется подождать. Скоугор глянула на дверь позади себя, сказала медленно, будто говоря с умственно отсталым: — Мы не можем. Лунд пересекла помещение. По дороге оттолкнула Скоугор, когда та налетела на нее с криком, и открыла дверь. Троэльс Хартманн выглядел удивленным, как и дама, сидящая рядом с ним. |
