|
После того, что он сделал, никто не хочет с ним общаться. — Она подумала с минуту. — Правда, была та женщина… — Что за женщина? — спросила подошедшая Лунд. — Тюремный волонтер, из тех, что навещают заключенных. — Сестра нахмурилась. — Вы, наверное, знаете, что это за люди. Верующие. Борются за каждую душу до последнего… Она звонила мне с месяц назад. Умоляла не бросать его. Говорила, что ему это поможет. Они ждали продолжения. — Ничего ему не поможет. Я его знаю. И потом… — Она обвела взглядом маленькую парикмахерскую. — У меня своя жизнь. И у меня есть право жить своей жизнью. Майер поигрывал взятой со столика расческой. — Имя этой женщины вам известно? — Нет, извините. Я думаю, это можно узнать в тюрьме, там ведь регистрируют всех посетителей. Сестра перевела взгляд на Лунд: — Он убил ту девушку из новостей? Я так и знала, что к этому идет. Зря его выпустили из клиники. Он так боялся. — У него будет причина бояться, когда я доберусь до него, — пробормотал Майер. Женщина ничего на это не сказала. — Чего он боялся? — спросила Лунд. — Сегодня утром он казался таким напуганным. То есть… Не знаю. — Нам нужно найти его. Мы должны поговорить с ним. Она вернулась к своей швабре. — Желаю удачи, — сказала она. На улице лил дождь. — Возьмите мою машину. Пусть кто-нибудь займется тюремным волонтером, — сказала она Майеру. — Сообщите мне результаты. — А вы куда? Лунд остановила такси, села в него и уехала. Наполовину ослепшая семидесятишестилетняя Матильда Вилладсен жила в старой квартире вместе с котом по кличке Самсон и вторым своим другом, радиоприемником. По радио передавали музыку пятидесятых. То десятилетие она считала своим. Запись танцевального оркестра сменилась новостями. — Полиция наложила запрет на разглашение всех подробностей… — начал диктор. — Самсон? Пора было кормить его. Банка с кормом открыта, еда положена в миску. — …касающихся убийства Нанны Бирк-Ларсен, тело которой обнаружено в понедельник. Она подошла к кухонной раковине, выключила радио. В квартире гуляли сквозняки, было холодно. На ней было надето то, что она, почти не снимая, носила последние зимы: длинная синяя вязаная кофта, толстый шарф вокруг морщинистой шеи. Уж так дорого нынче отопление. Она же девушка пятидесятых. Ей не привыкать переносить лишения, она справится. — Самсон! Кот замяукал где-то в коридоре, но в откидную дверцу почему-то лезть не хотел. В своих растоптанных шлепанцах она прошаркала к входной двери, сняла цепочку. На лестничной площадке было темно. Небось, соседские ребятишки разбили лампочку. Матильда Вилладсен вздохнула, опустилась на больные колени, ворча про себя на некстати разыгравшегося кота. Она ползала во мраке по площадке, ощущая сквозь чулки холод каменного пола, водила руками и звала: — Самсон, Самсон. Непослушный котик, плохой котик… Потом она наткнулась на что-то, стала ощупывать находку пальцами. Что-то кожаное, твердое, потом джинсы… Вспыхнул огонек зажигалки. Она подняла голову: залысины, злое мужское лицо, руки, в которых зажат кот. Кошачьи усы чуть не касаются трепетного язычка пламени. Коту не нравилось происходящее. Ему было страшно. — Мой кот… — начала она говорить. Пламя передвинулось ближе к морде Самсона. Тот замяукал и попытался выкарабкаться из отчаянной хватки. |
