Несколько минут продолжалась бестолковая суета, вызванная кровотечением, затем постепенно все успокоились. Другой чиновник закончил написание расписки, в которой Шумилов фигурировал под фамилией рязанского наследственного почётного гражданина Чеботарёва Антона Прокофьевича, и все присутствующие подписались под нею. Кошелёк остался у швейцара, а расписку забрал себе Шумилов, с поклонами попрощавшийся со всеми, даже со швейцаром. Синёв всё это время оставался сидеть на стуле с намоченным водою платком у носа; от прежней его энергии не осталось и следа, он сделался подобен воздушному шару, из которого вышел весь воздух, буквально на глазах превратившись в дряблого, апатичного и безвольного человека. «Как он жалок! вот тебе и кровавый убийца…» — поймал себя на неожиданной мысли Шумилов.

Покинув здание Министерства народного просвещения, Алексей Иванович направился вдоль Фонтанки в ту сторону, куда ушла Сонька. Девицу он встретил, как и договаривались, через два дома; она стояла у парапета набережной, обхватив руками себя под локотки, и бесцеремонно рассматривала прохожих. В эту минуту она была очень похожа на ту, кем, в сущности, и являлась — обычную проститутку.

— Ну-с, господин Шумилов, снимите камень с моей души! Чем увенчалось ваше общение с «Максимом»? — сразу же набросилась она на Алексея, не дав ему даже рта раскрыть.

— Это он, — уверенно заявил Шумилов. — Сомнений у меня практически нет. Остались сущие пустяки, но это уже дело полицейской техники. Вот что, Сонечка, отправляйтесь-ка домой и не кажите носа из квартиры до тех пор, пока к вам не явятся чины Сыскной полиции. Надеюсь, это случится сегодня же вечером, самое позднее — завтрашним утром.

— Это что же, меня в тюрьму увезут?

— Надеюсь, что нет. Сыщиков к вам направлю я, так что соответствующую аккредитацию они получат именно от меня. Полагаю, в арестный дом вас никто сажать не станет. Но в любом случае официально допросят. Вы же со своей стороны не делайте глупостей: не вздумайте скрываться или о чём-то умалчивать.

— Ну, разумеется, небось, не дурная! — заверила Сонька.

На том они и разошлись.

Шумилов направился к себе домой, благо до дома Раухвельд было не очень далеко. Там он быстро избавился от усов и бороды, смыл грим, уложил волосы — одним словом, вернул себе подобающий облик, после чего облачился в один из своих парадно-выходных костюмов. От рязанского почётного гражданина не осталось и следа. В накрахмаленной рубашке, идеально отглаженном светло-сером шевиотовом костюме, с бабочкой, Шумилов сразу почувствовал себя много комфортнее и увереннее. Он не забыл прихватить с собою кастет и визитные карточки Кузнецова: ситуация могла сложиться таким образом, что ему могло понадобиться и то, и другое.

Из дома он направился в адресный стол при столичном градоначальстве, расположенный на Большой Морской улице. И уже до полудня получил там официальную справку, из которой следовало, что Яков Степанович Синёв, тридцати двух лет, проживает по Сергиевской улице Литейной части в доме генеральши Пригожиной. По тому же адресу был учтён и паспорт Синёвой Марьи Ивановны, двадцати шести лет, его супруги.

От Большой Морской до Сергиевской путь оказался не очень близкий; проезд ещё более задержало уличное движение, весьма оживлённое в середине дня. Тем не менее, не прошло и часа, как Алексей Иванович стоял перед весьма внушительным четырёхэтажным домом с эркерами и балконами-фонариками от второго этажа. Арка с приоткрытыми коваными воротами вела во двор.

Заглянув между створок, Шумилов увидел распахнутую настежь дверь в дворницкую, выходившую прямо под арку, а на пороге — массивного мужика в кожаном фартуке с двумя вёдрами извёстки в руках.

— Братец, подскажи-ка мне, как отыскать контору управляющего? — спросил дворника Алексей.