В этот момент сверху, с палубы, донеслись яростные проклятья Ма Жуна. И Цзяо Дай как был, голый, ринулся туда. Ма Жун сошелся в отчаянной схватке со здоровенным гребцом. Цзяо Дай обхватил руками голову здоровяка и резко крутанул. Человека повело в сторону, и Цзяо, не ослабляя хватки, бросил его через бедро. Гребец полетел за борт.

– О втором я уже позаботился, – задыхаясь, сообщил Ма Жун. – Третий, похоже, сам сиганул в воду.

Из левой руки Ма Жуна ручьем текла кровь.

– Вниз! – прорычал Цзяо Дай. – Я тебя перевяжу!

Ким Сон сидел на полу, прислонившись спиной к стене там, куда его отшвырнул Цзяо Дай. Красивое лицо исказила гримаса, остекленевшие глаза уставились на тело мертвой девушки.

Заметив, что он шевелит губами, Цзяо Дай склонился над ним и прошипел:

– Оружие, где оружие?

– Оружие? – пробормотал Ким Сон. – Это все ложь! Ей морочили голову, а она верила. – Он застонал, руки его судорожно хватались за рукоять ножа, торчащего из его груди. Слезы и пот заливали его лицо. – Она… она… какие же мы свиньи! – Он застонал, и его бескровные губы сомкнулись.

– Если это не оружие, то что же вы пытались вывезти? – не отставал Цзяо Дай.

Рот Ким Сона приоткрылся. Кровь хлынула. Он поперхнулся и выдавил из себя:

– Золото!

Тело его обмякло. Он повалился на бок.

Ма Жун с любопытством переводил взгляд с Ким Сона на обнаженное тело девушки и обратно.

– Она хотела предупредить тебя, а он ее убил, да?

Цзяо Дай кивнул.

Он быстро оделся. Затем осторожно уложил тело кореянки на ложе и прикрыл ее белым платьем. Да, подумал он, это цвет траура. С высоты своего роста он оглядел ее и тихонько сказал:

– Верность… Вот, Ма Жун, самая прекрасная вещь на свете, какую я знаю!

– Ах, чудесное чувство! – Голос, лишенный всякого выражения, прозвучал у них за спиной.

Цзяо Дай и Ма Жун обернулись.

В бортовом оконце торчала голова По Кая: сложив локти на подоконнике, он глядел на них.

– Святое Небо! – воскликнул Ма Жун. – Про вас‑то я совсем забыл.

– Нехорошо! – По Кай неодобрительно покачал головой. – Я воспользовался оружием слабых – я сбежал. Тут есть такие узенькие мостки вокруг джонки, я и спрятался.

– Идите сюда! – рявкнул Ма Жун. – Поможете перевязать мне руку.

– Да уж, – посочувствовал Цзяо Дай, – кровища из тебя хлещет, как из свиньи.

Он поднял с пола белый шарф и стал обматывать им руку Ма Жуна.

– Как это случилось?

– Один из этих псов, – отвечал Ма Жун, – обхватил меня сзади. Я уже хотел бросить его через голову, а тут второй прет на меня с ножом и – в живот. Ну, думаю, конец мне, но второй, который сзади, вдруг взял и отпустил меня. В последний миг я успел крутануться, и нож попал не в сердце, а в левую руку. Ох, и вмазал я этому парню коленом промеж ног, а правой – в челюсть; он и вывалился через поручни в воду. А тот, сзади, который держал меня, к тому времени уже сообразил, что и ему лучше туда же, и сиганул за борт – только бултых я и услышал. Тут третий налетел. Здоровенный! А у меня левая рука никуда не годится. Ты подоспел в самое время!

– Так, кровь мы остановили, – сказал Цзяо Дай, завязывая концы шарфа на шее у Ма Жуна. – Рука пусть будет на перевязи.

Ма Жун скривился, когда Цзяо Дай потуже затянул узел. Потом спросил:

– Где же этот проклятый стихоплет?

– Пошли на палубу, – сказал Цзяо Дай.