Рассеянный свет двух фонарей из цветного шелка озарял приземистое широкое ложе черного дерева, богато украшенное резьбой с перламутровой инкрустацией и покрытое толстой плотно плетеной циновкой из тростника. Шитые шелковые занавеси украшали стены. Дымок благовония с несколько резким ароматом ленивыми кольцами вился над изящной бронзовой курильницей, стоящей на красном лаковом столе.

Ю‑су подошла к накрытому столу. Поправила цветок за ухом. Обернулась и спросила с улыбкой:

– Ну как? Неужели вам не нравится?

С нежностью он взглянул на нее. И сердце его кольнула печаль, какой доселе он не знал.

– Теперь я знаю, – откликнулся он; голос у него совсем сел, – вас нужно видеть только среди вашей обстановки и в вашем, корейском, платье. Но оно так непривычно для меня: кореянки обычно ходят в белом. А у нас белый цвет – цвет траура.

Она шагнула к нему и приложила палец к его губам.

– Не говорите так!

Цзяо Дай крепко обнял ее и поцеловал. Потом подвел к ложу, сел сам и усадил ее рядом.

– Подождите, – шепнул он ей на ухо, – вот приплывем назад, и я останусь с вами на всю ночь!

Он хотел опять поцеловать ее, но она оттолкнула его голову ладонью и встала.

– Вы не очень‑то пылкий влюбленный, не так ли? – Голос у нее стал низкий, грудной.

Она развязала сложный узел под грудью. Шевельнула плечами, и платье соскользнуло на пол. Нагая она стояла перед ним.

Цзяо Дай вскочил. Поднял ее на руки и отнес на ложе.

В их прошлое свидание она была довольно холодна, но теперь ее пыл ничем не уступал его пылу. И ему подумалось, что никогда ни единую женщину он не любил так сильно.

Утолив страсть, они лежали рядом. Цзяо Даю почудилось, что джонка замедлила ход – наверное, они уже подходят к причалу корейского квартала. С палубы донесся какой‑то шум. Он попытался сесть, чтобы одеться, – одежда его лежала кучей на полу возле ложа. Но нежные руки Ю‑су обвились вокруг его шеи.

– Не покидай меня так сразу! – прошептала она.

Наверху раздался грохот, сопровождаемый яростными криками и проклятиями. Ким Сон ввалился в каюту, сжимая в руке длинный нож. А руки Ю‑су вдруг, словно клещи, стиснули горло Цзяо Дая.

– Прикончи его! Ну! – крикнула она Ким Сону.

Цзяо Дай схватил ее за руки. Пытаясь освободить шею, он сумел‑таки сесть, но девушка всей тяжестью своего тела тянула его назад. Ким Сон подскочил к ложу, готовый ударить Цзяо Дая ножом в грудь. С невероятным усилием тот рванулся всем телом, пытаясь стряхнуть с себя девчонку. И в тот самый момент, когда Ю‑су перевалилась через него, Ким Сон ударил. Нож вонзился ей вбок.

Ким Сон выдернул лезвие и отпрянул назад, с недоумением глядя на кровь, обагрившую белую девичью кожу. Цзяо Дай одним движением освободился от обмякших рук, обнимавших его за шею, вскочил и вцепился в запястье Кима. Ким уже пришел в себя и нанес сокрушительный удар левой, от которого у Цзяо Дая сразу заплыл правый глаз. Но Цзяо Дай, теперь уже двумя руками, выворачивал руку, сжимавшую нож, нацеливая острие в грудь Кима. Кореец попытался было опять ударить левой, но в тот же миг Цзяо Дай мощным толчком послал клинок вверх. И сталь глубоко вошла в грудь Кима.

Швырнув его спиной о стену, Цзяо Дай вернулся к Ю‑су. Она наполовину свисала с ложа, рукой зажимая бок. Струйки крови сочились между ее пальцев.

Она подняла голову и посмотрела на Цзяо странными, неподвижно пристальными глазами. Губы ее зашевелились.

– Я должна была сделать это! – Она запнулась. – Моей родине необходимо это оружие; мы вновь должны подняться! Простите меня… – Губы ее дрогнули. – Да здравствует Корея!

Она задохнулась.