Судья Ди вздохнул. Он задался вопросом, как поступил бы на этой стадии расследования судья более опытный – взял бы он под стражу магистра Цао и Е Пена и подвергнул бы их допросу с пристрастием, и есть ли на то законные основания? Поразмыслив, судья Ди решил, что для принятия столь чрезвычайных мер недостает доказательств. Не может же он схватить человека только за то, что тот подобрал посох в тутовой роще, или потому, что он не выказал интереса к судьбе собственной дочери. А в отношении Е Пена, подумал судья, он поступил правильно. Домашний арест – весьма умеренная мера пресечения и достаточно оправданная тем, что судовладелец ввел судью в заблуждение лживыми сведениями о незаконном вывозе оружия. При этом По Кай лишился второго своего приспешника сразу после того, как потерял Ким Сона. Будем надеяться, это помешает По Каю в исполнении его замыслов, а может быть, и вынудит отложить их до лучших времен, и таким образом у суда появится хоть какое‑то время для дальнейшего расследования.

События развиваются с такой быстротой, размышлял судья, что у него до сих пор не было возможности посетить начальника форта в речном устье. Или начальник должен прибыть в управу первым? Отношения между гражданскими и военными чиновниками всегда были делом довольно тонким. Если у военного чиновника равный разряд, то гражданский, как правило, имеет перед ним преимущества. По под началом у этого чиновника, скорее всего, более тысячи человек, а такие чиновники – люди спесивые. И все же очень важно было бы выяснить, что думает этот человек о тайном вывозе золота. Он должен быть знатоком корейских дел и, весьма вероятно, смог бы объяснять, зачем вывозить золото в страну, где оно облагается не меньшим налогом, чем в Китае. «Жаль, – подумал судья, – не успел я расспросить Тана о тонкостях взаимоотношений между местными чинами; бедный старик был докой по части правил; он объяснил бы…» Судья не заметил, как уснул.

Разбудили его громкие крики, донесшиеся со двора. Он вскочил, оправил одежду и с неудовольствием заметил, что проспал куда дольше, чем думал, – уже смеркалось.

Служащие, приставы и стражники сгрудились посреди двора. Над толпой возвышались фигуры Ма Жуна и Цзяо Дая.

Когда люди расступились, давая дорогу судье, он увидел четырех крестьян с бамбуковыми шестами, с которых свисало тело огромного тигра, не менее десяти шагов в длину.

– А все‑таки брат Цзяо прикончил его! – закричал Ма Жун, завидев судью. – Деревенские привели нас к тигриной тропе, там, в лесу, у подножья горы. Привязали мы там приманку – ягненка, а сами залегли в подлеске с подветренной стороны. Ждали мы, ждали, а он объявился только к вечеру. Подошел к ягненку, да не бросился – почуял, знать, опасность. Залег в траве и лежит – полчаса прошло. Святое Небо, каково это было ждать! Ягненок блеет во весь голос, а брат Цзяо подползает все ближе, все ближе, и стрела у него на тетиве! Вот я и думаю: «Ежели тигр сейчас прыгнет, так прямо на голову братцу Цзяо», – и поползли мы за ним следом, я и два стражника, и трезубцы при нас. Вдруг зверь как прыгнет – только в воздухе мелькнул. Тут брат Цзяо и всадил ему прямо в грудь позади правой передней. Святое Небо, стрела ушла аж на три четверти!

Цзяо Дай улыбался счастливой улыбкой. Указав на белый носок, украшавший огромную правую лапу тигра, он заметил:

– Это, должно быть, тот самый тигр, которого мы видели прошлой ночью на том берегу протоки.