|
Мне было известно, что однажды здесь на Фиклера в буквальном смысле слова напала его бывшая жена, что у Филиппа во второй мировой войне погибло двое сыновей, что Тома один раз уличили в воровстве лосьона и других мелочей, что Эд играет на бегах и вечно сидит в долгах, что за Джимми нужно следить в оба, потому что он таскает из парикмахерской свежие журналы, и что Жанет, работавшая тут всего год, по всей вероятности, имеет побочную статью доходов – приторговывает наркотиками. Помимо этого я ничего не знал о работавших здесь людях. Неожиданно передо мной возникла Жанет. Она вышла из за перегородки, и не одна. Ее сопровождал широкоплечий седой тип с серыми глазами, у которого изо рта торчала незажженная сигара. Он окинул взглядом всю парикмахерскую и, поскольку начал с дальнего конца, то закончил мною. И вытаращил глаза. – Вы! Каким образом? Я тоже на секунду удивился, увидев самого инспектора Кремера, главу манхэттенского отдела особо тяжких преступлений, здесь, в парикмахерской. Но даже инспектору нравится, когда о нем хорошо отзываются рядовые работники, а на этот раз дело шло об убийстве не простого гражданина, а одного из сотрудников. Все полицейские силы оценят, если он собственными руками поймает убийцу. Кроме того, должен признать, Кремер хороший полицейский. – Жду, когда меня побреют, – ответил я. – Я здесь постоянный клиент. Спросите у Пэрли. Подошел Пэрли и подтвердил мои слова, но инспектор предпочел лично осведомиться у Эда. Потом он отвел в сторону Пэрли, они о чем то потолковали, после чего Кремер вызвал Филиппа и повел его за перегородку. Жанет села рядом со мной. В профиль она выглядела даже лучше с ее милым подбородком, прямым носиком и длинными ресницами. Я чувствовал себя в долгу перед ней за то удовольствие, которое она доставляла мне своим видом. Сидя в кресле у Эда, я частенько любовался, как она склоняется над руками клиентки. – А я то думал, куда вы пропали, – заметил я. Она повернулась ко мне. Морщин у нее еще не было, но и девочкой ее нельзя было назвать. А в этот день особенно. Я подумал, что впервые вижу, как у нее напряжены буквально все мышцы. – Вы что то сказали? – Ничего существенного. Мое имя Гудвин. Арчи Гудвин. Зовите меня просто Арчи. – Знаю, вы детектив. Скажите, как мне не допустить появления моих фотографий в газетах? – Никак, если их уже сделали. Вас фотографировали? – По моему, да. Господи, лучше бы мне умереть! – Что вы, как можно?! Я сказал это негромко, но с чувством. – А чего радоваться?.. Мне жизнь не мила. Мои родные в Мичигане воображают, что я актриса или манекенщица. Я писала об этом туманно. А тут… О, господи! Подбородок у нее задрожал, но она сумела взять себя в руки. – Работа есть работа, – философски заметил я. – Мои родители хотели, чтобы я стал ректором колледжа, я же мечтал стать знаменитым футболистом. Посмотрите на меня!.. Во всяком случае, если вашу фотографию опубликуют и вы будете узнаваемы, никто заранее не скажет, к чему это приведет. – Мое призвание – театр! Естественно, упоминание о пристрастии к актерской игре показалось мне подозрительным. – Не думайте о неприятном, – посоветовал я ей, – переключитесь на что нибудь другое. Подумайте об убитом. Хотя нет, он не годится… Подумайте о его жене. Что она сейчас переживает? Или же об инспекторе Кремере, о той задаче, которую ему предстоит разрешить. О чем он вас только что спрашивал? Жанет не слышала меня. Зубы у нее стучали; она едва слышно пробормотала: – Как бы я хотела иметь побольше мужества! – Зачем? Что бы вы тогда сделали? – Я бы рассказала обо всем… – О чем? – Да о том, что случилось. |
