– Он устанавливает мачту, – ответил главный механик. – Без этого нельзя. В этом чертовом театре…

   Он ушел, погромыхивая инструментом. Действие второго акта происходило на борту яхты. Декорации были сложными. Требовалось установить нижнюю часть мачты с «достоверными» веревочными лестницами. Все это делалось из верхней рабочей галереи. Гаскойн и главный механик уставились на потолок.

   – Мы поставили мачту, – объяснил механик, – но для этой сцены она оказалась слишком высокой. Пришлось ее отпиливать. Берт, ты установил противовес?

   Словно в ответ на этот вопрос сверху на них рухнуло что-то огромное и тяжелое. С оглушительным треском предмет вонзился между ними в пол, сломал пару досок и поднял облако пыли. Они увидели длинную черную болванку, похожую на чугунную гирю.

   Гаскойн и механик разразились руганью. Оба побледнели и слегка дрожали. Они во все горло орали на невидимого Берта, требуя, чтобы он спустился вниз, и обещая немедленно его убить. Наконец их ругательства затихли, сменившись подавленным молчанием. Мэйсон выбежал из кабинета, актеры повыскакивали из своих уборных и столпились вкоридоре. Несчастный Берт спустился с колосников и с ужасом смотрел на дело своих рук.

   – Ей-богу, мистер Гаскойн, я не понимаю, как так получилось. Ей-богу, мистер Гаскойн, простите меня. Ей-богу…

   – Заткни свой поганый рот, – выругался главный механик. – Хочешь, чтобы тебя посадили за убийство?

   – Ты что, никогда не слышал о правилах безопасности на колосниках? Или не знаешь, что…

   Мэйсон вернулся в кабинет. Актеры стали расходиться по гримерным.

   – А каково ваше мнение, – спросил старший из репортеров, – о наших железных дорогах, мистер Мейер? Можете сравнить их с дорогами в Британии?

   Мистер Мейер неуютно поерзал на подушке и потрогал спину.

   – Они великолепны, – ответил он.

   Хейли Хэмблдон постучал в дверь Каролин:

   – Вы готовы, Кэрол? Уже четверть двенадцатого.

   – Иду, дорогой.

   Он заглянул в спальню, которую она делила с Мейером. Комната выглядела точно так же, как все номера, в которых они жили во время гастролей. Гардероб в углу, яркое покрывало на кровати, несколько снимков, сделанных Каролин: она, Мейер и ее отец, приходской священник в Бэкингемшире. Сама актриса, облаченная во что-то пурпурное, сидела за туалетным столиком. Накладывая последние мазки на свое красивое лицо, она кивнула ему в зеркале.

   – Доброе утро, миссис Мейер, – поздоровался Хэмблдон и поцеловал ее пальцы с тем же легким жестом, который часто использовал на сцене.

   – Доброе утро, мистер Хэмблдон.

   Оба разговаривали неестественно веселым ироничным тоном, к которому актеры часто прибегают в повседневной жизни.

   Каролин снова повернулась к зеркалу:

   – Я ужасно выгляжу, Хейли. Старею с каждым днем.

   – Я так не думаю.

   – Неужели? А мне кажется, думаете. Наверняка говорите себе: скоро она станет слишком стара, чтобы играть того-то и того-то.

   – Ничего подобного. Я люблю вас. Для меня вы не меняетесь.

   – Как мило! Спасибо! И все-таки мы стареем.

   – Господи, тогда почему вы не хотите воспользоваться хотя бы тем, что нам осталось? Кэрол, разве вы не любите меня?

   – Ну вот, еще одна атака.