— Василий Дмитриевич, вы меня слышите? — я метнулся за стулом, поставил рядом с кроватью, сел, взял в свои ладони морщинистую натруженную руку Митрича и принялся считать пульс.

— Ну вот, пульс как у космонавта, — слукавил я, глядя на бледное лицо дядь Васи. — Хоть сейчас в космос.

Лицо у Беспалова неожиданно перекосилось, и я едва не выругался вслух: если это инсульт или инфаркт, а скорая не прибудет в ближайший час, в лучшем случае мы Митрича потеряем, в худшем его парализует и станет активный шебутной мужик овощем.

Но тут Митрич открыл глаза и попытался что-то сказать. Я с облегчением понял, что мои опасения напрасны, лицо несчастного пришло в норму. Видимо, он пытался что-то сказать, но с первого раза не получилось, оттого и перекосило.

— Ма… ма… ма… — замычал дядь Вася.

— Что, Митрич? — я отбросил условности, сократив полное имя до привычного, которым все в деревни называли Беспалова.

— Ма… ма… — раз за разом пытался что-то сказать Василий Дмитриевич.

— Мальчишка? Внука вашего я за доктором отправил.

— Ма… ша… — выговорил, наконец, дядь Вася, и я даже не сразу сообразил, что он произнёс какое-то женское имя.

— Маша? — переспросил я.

— Ма… ша… жи… ва? — требовательно спросил Митрич, с тревогой вглядываясь в моё лицо. Что-то царапнуло меня по руке, я опустил глаза и увидел, что Беспалов пытается ухватить меня за пальцы.

Я осторожно накрыл ледяную ладонь своей и уверенно произнёс:

— Маша — это ваша жена? Моргните, если это так, — дождался, когда Митрич моргнул и подтвердил. — Да, жива. Много не разговаривайте, берегите силы, — посоветовал я. — Скорая скоро будет, — заверил дядь Васю и знатно струхнул, когда больной на моей кровати вдруг затрясся, скривив лицо.

Не сразу, но до меня всё-таки дошло: дядь Вася рассмеялся, услышав от меня успокоительную ложь о том, что неотложка скоро приедет.

— Жи… ва? — внезапно сухие пальцы крепко сжали мою руку.

— Жива, Серёжа побежал за мотороллером и поехал за Зинаидой. Я слышал. Вы, главное, сами в себя приходите. Почему-то я уверен, жена ваша не одобрит ваше лежание в кровати посреди белого дня. Как её по батюшке? Мария?..

— Се… ме…

— Семёновна? — догадался я.

— Жива, жива Семёновна! Зинка с ней! Скорую даже вызвала, обещалися быть в скором времени! — громко оповестила нас Степанида Михайловна, без стука вваливаясь в комнату. — Ах, ты, старый чёрт! Пёс ты шелудивый, чего удумал! Ты чего тута устроил, Митрич, а?

— Лю-у-у-у… — Митрич заурчал, что тот кот при виде сметаны, и даже сделал попытку улыбнуться.

— Егор Александрыч, чего тута? Я вот таблеточки принесла. Ну-ка, старый пень, разевай рот! — приказала Степанида без перехода.

Дядь Вася послушно открыл рот.

— Язык задирай! — велела соседка.

Сама тем временем хрустнула блистером, достала таблетку валидола и шустро сунула под язык, судя по всему, очень довольному Василию Дмитриевичу.

Я невольно улыбнулся: похоже, Митрич и вправду по молодости ещё тем ходоком был. А горбатого, как известно, только могила исправляет. Вон, даже с приступом лежит, и то не упускает возможность хвостом покрутить. И как на эти его выкрутасы жена смотрит? Ну да не моё дело, раз живут, значит, обоих всё устраивает.

— Рот захлопни.