Что из современных произведений останется в веках? Все. В цифровом виде или живьем. Люди, которые интересуются искусством сегодня, отличаются от потребителей искусства прошлого. Практически все умеют читать, средний уровень образования выше, больше информации в открытом доступе. Духовные потребности безграничны, у развитого ума они возобновляются каждый день, их нельзя удовлетворить один раз и навсегда.

Казалось бы, гораздо больше, чем искусство, сегодня обсуждают экономику и политику, ведь чем ближе к страху за свою жизнь, тем больше вовлеченности. Однако при спорах о правах надо проявлять все больше и больше политкорректности. Споры о современном искусстве кажутся единственной областью, в которой еще можно презирать несогласных. И, возможно, останутся таковой по молчаливому согласию сторон, потому что у людей есть потребность выпускать пар. Свободолюбие в людях присутствует наряду с конформизмом, оно ищет реализации и нередко находит ее именно в искусстве.

Специалисты по оптике могут подробно рассказать, почему цвет картины отличается от цвета, запечатленного на фотографии, что происходит в типографии и почему в итоге большие холсты крупных колористов выглядят на книжных иллюстрациях результатом размазывания по прямоугольнику манной каши. А средние художники, наоборот, как будто сотни лет только и ждали, чтобы их работы уменьшали и печатали на глянцевой бумаге. Совсем другое дело – Интернет. Экран светится, изображения выглядят привлекательнее. Интересно наблюдать, сколько набирает у одной и той же аудитории фотография картины с драматичным сюжетом и сколько букетик. «Я чувствую, что они со мной не конкурируют», – написала про цветочные натюрморты одна моя подписчица. Может быть, в XXII веке Фантен-Латур станет популярнее Мане?

В любую эпоху зритель выбирает то, что полюбит, не из всего, что есть, а из того, что ему видно. Человек не выбирает сам, он осмысляет то, что предоставляет ему на выбор музей. То, как история искусств рассматривается сейчас – это вариант прочтения, подбора картин. Наилучший или один из возможных – предмет отдельного исследования.

Возможно, если пройдет мода на сумасшедших, а точнее – странная уверенность, что в душевной болезни заключена свобода от общества, возникнет мода на успешных художников, гениев коммуникации и толерантности, а не конфликта. Тогда Рафаэль снова станет во главе пантеона.

Нефункциональный, непрактичный, иногда вызывающий эмоции эпатажный сегмент contemporary art скорее всего сохранит свои позиции. Люди «договорились» хранить деньги и так тоже. Это похоже на игру, в которой возможны сверхприбыли. А не лопнет она, как пузырь тюльпанной лихорадки в Голландии XVII века, в силу иных условий рынка.

Более того, именно дисгармоничное искусство имеет шансы привлечь новые творческие силы. История знала социопатов, людей, презиравших условности, индивидуалистов, то есть определенный процент ершистых рождался всегда, но не каждая среда позволяла ему выжить, не то что монетизировать врожденные особенности характера. Увы, по мнению биолога Вячеслава Дубынина, любая болезнь мозга создает трудности. Если художник сумел создать свой стиль, несмотря на эту трудность, ему повезло, и он молодец. Однако неверно говорить, что болезнь создает гениальность.

Сегодня выживает гораздо больше людей, которых, как бы омерзительно это ни звучало, в эпоху Возрождения в лучшем случае показывали бы в цирке. Ценности сотрудничества выходят на первый план, и терпимость к иным приходит на замену христианской любви и смирению. Больше не надо «жалеть» иных, достаточно их не обижать. Легко предположить, что цветы их сознания расцветут таким цветом, который прежним векам и не снился.

Одновременно интерес пресыщенного перепроизводством потребителя к ручному труду может заново трудоустроить выпускников классических академий.