Изменить размер шрифта - +
 – Это для меня новость. Новость не то, что в Лахоре засада. Мы знали об этом, у нас хорошая агентура. Новость то, что об этом знаете вы. Это требует самого тщательного обдумывания. Я займусь этим.

Позже. А сейчас я вынужден вас покинуть. Мне нужно проследить за взлетом.

Ермаков дернулся в кресле так, что в ране стрельнуло и потеплело – разошелся шов, пошла кровь. Но ему было не до этого.

– Останови самолет! – закричал он. – Ты что, не понял, что я сказал?! В Лахоре засада!

– Успокойтесь, господин Ермаков, – холодно ответил Джаббар. – Мы летим не в Лахор. Мы летим в Кабул.

Он что‑то по‑арабски приказал телохранителю. Тот встал у борта, держа в обзоре Ермакова и пространство трюма. Джаббар прошел к пилотской кабине. Араб, стоявший в дверном проеме, уступил ему место, а сам встал спиной к переборке, поводя по сторонам стволом «узи».

Инженер снова замычал, потом поднялся с плащ‑палатки и направился к кабине, мотаясь по проходу, как в восьмибалльный шторм и распевая во все горло то, что он считал песней:

– А я сяду в кабриолет! И поеду по Пикадилли! Я поеду по Пикадилли! Чтоб меня там не раздавилли!

– Назад! – приказал ему стоявший у двери пилотской кабины араб.

– Братан! – заорал инженер. – Мне в туалет. Пусти, а то облюю!

– Назад! – повторил араб, направляя ствол автомата в грудь инженера.

– Сядьте, Фалин! – брезгливо посоветовал Ермаков. – Убьют.

Инженер пьяно качнулся в сторону араба и как бы обнял его в судорожных поисках опоры. Араб почему‑то вытаращил глаза и сполз по стене на пол. Инженер заботливо поправил его, потом повернулся к Ермакову и спросил совершенно трезвым голосом:

– С чего вы взяли, что я Фалин? Моя фамилия Пастухов.

* * *

Брать у араба «узи» я не стал. Это могло спровоцировать остальных на пальбу. И я мог бы не успеть всем ответить. Поэтому я придал этому смуглому красавцу вид утомленного жизнью человека, который присел у стеночки отдохнуть, и направился в гости к пилотам, стараясь не выходить из образа.

Бутылка водки, вылитая на меня в ремзоне, еще не успела выдохнуться, она поддерживала мой имидж, но я счел необходимым подкрепить его вокальными упражнениями.

Из чего у постороннего зрителя складывается образ пьяного? Ну, известно.

Правда, моя Настена однажды нашла более яркое определение. Она сказала: «А там стоит дяденька. Он писяет, а изо рта у него идет суп».

Но не мог же я копировать дяденьку – в данной ситуации это было бы перебором.

Поэтому я ограничился песнями звезд современной эстрады.

С Вайкуле у меня не заладилось, все слова вылетели из головы, кроме некоторых.

Поэтому я сменил репертуар и заголосил:

– Ой, мама, шика дам, шика дам!

Других слов я не знал, но эти можно было повторять сто пятьдесят три раза, как это делают сейчас все артисты.

В дверном проеме пилотской кабины стоял маленький араб с жирным затылком и черными блестящими волосами. В руке у него, как я заметил, заглянув через его плечо, был симпатичный австрийский «глок» в пластмассовом исполнении, очень удобном, когда тебе нужно пройти через металлоискатели аэропорта или банка.

Араб держал пистолет стволом чуть вверх и напряженно вслушивался в слова предстартовой «молитвы», как сами летуны называют перечень всего, что нужно напоследок проверить.

Обзор из пилотского фонаря был куда обширней, чем из иллюминатора, и я воспользовался этим, чтобы оценить обстановку.

«Руслан» стоял в начале главной взлетно‑посадочной полосы, подрагивал, сдерживаемый тормозами. Из‑под его высокого носа стремительно уходила вперед космическая бетонка взлетной полосы, соразмерная разве только с такими машинами, как «Руслан» или «Мрия».

Быстрый переход