И было еще кое‑что новое в привычном для глаза аэродромном пейзаже. С севера, откуда мы всего несколько дней назад свалились на этот обыкновенный аэродром, показались два десантных Ми‑17. Целью их был явно «Руслан». Они брали его в огиб. И еще на подлете из люков посыпались штуртросы и на них повисли маленькие черные фигурки.

– Вертолетики? – пропел я. – Тросики! А на них десантнички! Какие хорошенькие!

Как обезьянки! И куда же это они спешат?

Араб круто повернулся и приказал, не отводя ствол от затылка командира экипажа:

– На место! – И тут же – пилотам, переводя пистолет с одного на другого:

– Взлетать!

– Не мешайте! – ответил командир и проговорил в ларингофон:

– Я «Руслан».

Подтвердите разрешение на взлет.

– Взлет запрещаю! – ответила вышка. – «Руслан», взлет запрещаю, как поняли?

Араб сорвал с головы командира переговорник, выкрикнул в микрофон:

– Самолет захвачен! На борту заложники! Немедленно взлет! – повторил он, вжимая ствол «глока» в висок летчика.

Неприятная ситуация. Сдуру может пальнуть. Придется ждать более подходящего момента.

– Что делать, поехали, – бросил командир второму пилоту.

Махина «Руслана» содрогнулась от рева турбин и сначала медленно, а потом все быстрей и быстрей заскользила по бетонке.

Тем временем «пазик» выскочил на главную полосу, водитель выпрыгнул из автобуса.

Он был слишком далеко, чтобы разглядеть лицо, но по пластике крупного матерого тигра я безошибочно узнал Сивопляса.

Он вышел на середину бетонки перед автобусом, остановился, расставил ноги и стал деловито прилаживать на плече что‑то до боли знакомое, почти родное.

– Мужики, – сказал я пилотам. – На вашем месте я не стал бы особенно разгоняться.

– Взлетать! – завизжал араб.

– Мужики, не советую, – повторил я. – Ваше дело, конечно. Но я бы притормозил.

– Что у него в руках? – спросил командир экипажа, вытягиваясь вперед и напряженно всматриваясь в Сивопляса, который стоял несокрушимо, как памятник самому себе.

Я объяснил:

– Ручной зенитно‑ракетный комплекс «Игла». Дальность полета ракеты по горизонтали – пять тысяч двести метров… От резкого торможения араба бросило на кресло второго пилота. Воспользовавшись этим вполне житейским обстоятельством, я отобрал у него «глок», слегка успокоил, а потом попросил его телохранителей аккуратно положить на пол «узи», а самим тоже лечь в проходе и не шевелиться. Один послушался, а другой пошевелился.

Больше он шевелиться не будет.

«Руслан» замер, турбины стихли. И тут по фюзеляжу словно бы загромыхал камнепад.

Что‑то ахнуло, долбануло, аварийные люки выбило, и в самолет черным горохом сыпанули десантники в «ночках».

– Руки! – рявкнул один из них. – Бросай оружие, ексель‑моксель!

– Ковшов! – завопил я, поспешно отшвыривая от себя «глок». – Отставить!

Младший лейтенант Ковшов стащил «ночку» с потной физиономии и удивленно сказал:

– Здорово. А ты что тут делаешь?

– Да так, – ответил я. – Ничего особенного. Оказался здесь по чистой случайности.

* * *

И это была святая правда.

Глава XV

– Почему классическая трагедия состоит из пяти актов? – спросил Боцман, рассеянно поигрывая пистолетом‑пулеметом АЕК919К «Каштан» калибра 9 миллиметров с начальной скоростью пули 315 метров в секунду и темпом стрельбы 900 – 1000 выстрелов в минуту.