От сопровождения Голубков твердо отказался, а заменить джип на что‑нибудь попроще постеснялся. Подумают: выпендривается москвич. Не будешь же объяснять, что ему меньше всего хочется привлекать к своей особе всеобщее внимание. А так бы оно и было, если бы он подкатил к дому Володи Стрижова на этом джипе. В южных городах народ общительный. А Краснодар и был таким городом.
Поэтому Голубков приказал водителю ждать, огляделся, запоминая место, и остановил такси.
– Пашковский проезд, – назвал он адрес моложавому мужику с живым смышленым лицом, сидевшему за рулем. – Знаете?
– Это где аэропортовские дома? Сделаем. Полтинник не обездолит?
– Выдержу. Если рублей, – на всякий случай уточнил Голубков.
– А чего еще может быть? – удивился таксист.
– Баксов.
– Вы откуда?
– Из Москвы.
– С ума вы там посходили с этими баксами. Садитесь, поехали.
Весь этот день Голубков гнал от себя мысли о том, что он узнает, когда на его звонок или стук откроется дверь. Увидит ли он на пороге Вовку Стрижика. Или.
Профессия приучила его называть вещи своими именами. Сейчас хотелось забыть о профессии. Но не удавалось забыть.
«Или» означало: или его вдову.
* * *
Еще не было и девяти утра, но уже вовсю припекало солнце. Тротуары рябили многоцветьем торговых лотков. Яркие рекламные щиты на торцах старых домов напоминали заплатки. На газоне перед внушительным зданием, бывшим крайкомом, пылали тюльпаны, прохаживались, поигрывая нагайками, перетянутые портупеями молодые люди в папахах.
– Казачки, – объяснил таксист. – Надежа и защита наша.
– Защищают? – поинтересовался Голубков.
– А как же! Нам только свистни. Нагайкой махать – не землю пахать. О чем там у вас в Москве думают? Ждут, когда батька Кондрат казачьи сотни пришлет? И пришлет. Кубань – это же Вандея. Она на грани взрыва. Неужели в Москве этого не понимают?
Голубков удивленно взглянул на таксиста, но промолчал. Меньше всего ему хотелось сейчас ввязываться в политические дискуссии. Таксист по‑своему расценил его взгляд.
– Спрашиваете себя, откуда я знаю про Вандею? Скажу. Я кандидат исторических наук. А теперь вот кручу баранку. Нормально, да? Только не нужно мне сочувствовать. Это честный хлеб. А моя кандидатская была на тему «Роль партийных организаций в выполнении Продовольственной программы». Никто сейчас и не помнит, что была такая программа. А я помню. Вас новые времена не заставили сменить профессию?
– Нет, – ответил Голубков. – Моя профессия нужна всегда.
– Кто же вы, если не секрет? Голубков немного подумал и сказал:
– Ассенизатор.
– Да, профессия на все времена, – оценил таксист. – На нынешние – тем более. Еды стало меньше, но говна больше.
* * *
Попетляв по переулкам, машина остановилась возле группы блочных домов, словно бы проросших сквозь постройки старого окраинного квартала.
– Приехали, – сказал таксист. – Подождать?
– Спасибо, не стоит, – отказался Голубков.
– Жаль. Нынче нечасто встретишь человека, который может выложить за ездку полтинник. Вон тот синий «жигуленок», между прочим, идет за нами уже двадцать минут. А перед этим шла белая «Волга». Может, все‑таки подождать? Лучше меня город мало кто знает.
– Ну подождите, – помедлив, кивнул Голубков. Он расплатился за поездку и добавил сотенную купюру. – Вот на эту сотню и ждите. Потом уезжайте.
– Понял, – сказал таксист. – А время от времени буду выходить из тачки, смотреть на часы и бить себя по ляжкам. |