– Я не в курсе, что она натворила, – заявил сержант. – Инспектор Флинт приказал держать ее взаперти. Хотите узнать подробности, обращайтесь к инспектору Флинту.

– Именно так я и сделаю, – пообещал Госдайк. – Где он?

– Участвует в осаде. Могу попробовать позвонить ему.

Итак, Флинт, урвав чуток времени, заснул со счастливой мыслью, что наконец‑таки подловил этого ублюдка Уилта на самом что ни на есть преступлении. Когда он проснулся, в роли обвиняемого находился уже он сам.

– Я не велел арестовывать ее. Я просто задержал ее согласно закону о борьбе с терроризмом.

– Значит, подозреваете моего клиента в терроризме? – допытывался Госдайк. – Если так, то…

Инспектор Флинт вспомнил закон о клевете и поспешил сказать, что не подозревает.

– Ее взяли под стражу для ее же личной безопасности, – выкручивался он, но Госдайк ему не верил.

– Судя по ее нынешнему состоянию, могу с уверенностью утверждать: ей было бы безопаснее находиться на свободе, нежели в полиции. Ее сильно избили, это совершенно очевидно; таскали по грязи и, насколько я понимаю, по колючим кустам, о чем свидетельствуют многочисленные ссадины на руках и ногах; и наконец, в данный момент она пребывает в состоянии нервного истощения. Согласны ли вы освободить ее, или я буду вынужден обратиться…

– Обращаться никуда не надо, – поспешно сказал Флинт. – Конечно, она может идти, но я снимаю с себя всякую ответственность за ее безопасность, если она появится здесь у нас.

– Вот и отлично! На этот счет мне от вас не нужно никаких гарантий, – ответил Госдайк и вывел Еву из здания участка. На нее обрушилось море вопросов и фотовспышек.

– Миссис Уилт, вас, правда, избивала полиция?!

– Да! – ответила Ева, прежде чем адвокат успел сказать, что она интервью не дает.

– Миссис Уилт, чем вы собираетесь заниматься сейчас?!

– Поеду домой! – сказал Ева, и Госдайк силой усадил ее в машину.

– Об этом не может быть и речи, моя милая. Посидите пока у кого‑нибудь из своих друзей.

Сквозь толпу пыталась пробиться Мэвис Моттрэм. Ева сделала вид, что не замечает ее. Она представила себе Генри в постели с той жуткой немецкой девкой и в этот момент меньше всего хотела видеть Мэвис. К тому же в глубине души она все еще винила Мэвис за то, что та уговорила ее пойти на этот дурацкий семинар. Останься Ева дома, ничего бы сейчас не случилось.

– Думаю, Брэйнтри не обидятся, если я приеду, – решила Ева.

Вскоре она уже сидела у них на кухне, попивала кофе и рассказывала Бетти о своих злоключениях.

– Ты уверена, Ева? – спросила Бетти. – Это же совсем не похоже на Генри.

Ева, готовая разрыдаться, покачала головой:

– Похоже… У них там везде стояли всякие подслушивающие штуки, и было слышно все, что делается в доме.

– Ну, тогда я ничего не понимаю. То же самое можно было сказать и о Еве. Изменить жене – это не просто не похоже на Генри, это вовсе не Генри. Он в жизни не глазел на других женщин. Ева точно знала и даже иногда обижалась на мужа. Ведь тот лишал ее естественного чувства легкой ревности, присущего любой женщине. Кроме того, бывало еще подозрение, что Уилт так же безразличен и к ней самой. Теперь Ева чувствовала себя преданной дважды.

– Думала, он за детей волнуется… Они там внизу, а он наверху с этой… этой… – Тут Ева зарыдала в голос.

– Тебе нужно принять ванну и хорошенько выспаться, – посоветовала Бетти, и Ева позволила отвести себя наверх в ванную. Но как только Ева оказалась в горячей воде, ее мысли перенеслись на Веллингтон‑роуд, а инстинкт потянул домой.