Но и обижать Гусева отказом не годилось — с тюремщиком лучше дружить, пока от этого есть польза.

— Принесите одеяло, — попросил я.

В конце концов, передам надзирателю денег через Жана Гавриловича, только и всего.

Гусев принес второе одеяло.

— А свет выключается? — спросил я его, кивая на тусклую лампочку под самым потолком. Лампочку тоже окружала частая решетка — видимо, чтобы заключенный не добрался до стекла.

— Не положено, ваше благородие, — ответил Гусев. — Спите так, быстро привыкнете.

Он вышел.

А я завалился на кровать. Надо было выждать немного, на случай, если надзиратель захочет заглянуть в камеру через окошко в двери.

Время тянулось медленно. Я всерьез задумался — как заключенные годами сидят в одиночной камере? Как проводят однообразные дни, что делают, чтобы не сойти с ума?

От нечего делать, я прислушивался к звукам вокруг. Громко журчала вода в бачке туалета. За окном чуть слышно насвистывал холодный осенний ветер. Из коридора доносились смутные шорохи — наверное, эти звуки шли из других камер.

И вдруг я услышал четкий негромкий стук. Три быстрых удара, пауза — и еще два удара, чуть медленнее.

Стук повторялся раз за разом — как будто кто-то упорно стучал металлом по кирпичной стене.

Я поднялся с кровати и стал медленно обходить камеру по периметру. Стук шел из-за стены слева. Но я не мог определить — стучат в соседней камере, ил еще дальше по коридору.

Это явно был какой-то сигнал. Судя по тому, что он все время повторялся, на него должны были ответить.

Я сел на табурет и приоткрыл рот, чтобы лучше слышать.

Вскоре из-за стены справа донесся ответ. Точно такой же стук, но теперь два удара звучали быстро, а три — чуть медленнее.

Спустя минуту, стук раздавался то справа, то слева. Двое заключенных переговаривались друг с другом с помощью кода. Я был свидетелем их разговора, но о чем они говорят, разобрать не мог.

Привычно разогнав свою магическую матрицу, я протянул ледяные паутинки сквозь толстые кирпичные стены камеры. Нащупал в холодном пространстве огоньки чужих матриц и с любопытством исследовал их.

Матрицы были совсем слабые — они напоминали огоньки свечей, которые горят в ночной темноте.

Два обычных человека.

Неизвестно, по какой причине их заперли в одиночные камеры. Но они и здесь нашли возможность общаться.

Кто знает, может быть, именно сейчас они договариваются о побеге. Или просто спрашивают друг друга — ты еще жив?

И отвечают — жив.

Ритмичный перестук заворожил меня. Я слушал и слушал, стараясь разгадать комбинации ударов. Они звучали быстро, но не накладывались друг на друга. Словно заключенные давным давно договорились о порядке общения и теперь старательно соблюдали его.

Лампочка мигнула под потолком. Я тряхнул головой и пришел в себя. В окне зияла чернота — словно кто-то опрокинул банку чернил в мокрую холодную осень.

Пожав плечами, я разогнал матрицу до ровного гула в груди и с удовольствием увидел перед собой яркое золотистое сияние магической линии.

Пора было выбираться. Надеюсь, надзиратель Гусев не придет посреди ночи проверить, как сидится в одиночной камере графу Смирнову-Карельскому.

А если и придет — ничего. Начальник тюрьмы быстро успокоит своего подчиненного.

На всякий случай я скрутил одно одеяло и накрыл его другим. Это было мало похоже на спящего человека, но не слишком внимательный наблюдатель мог не заметить подмену.

Я равнодушно пожал плечами. Отыскал на внутренней карте яркие огоньки, которые обозначали матрицы герцогинь. Сосредоточился на них и шагнул в магическую линию.

Поток мягко подхватил меня.