— Вы хорошо говорите по-русски, — заметил Груз.

Чжоу вежливо улыбнулся:

— В Китае интересуются новой Россией. Я изучал русский язык еще в Пекине.

— Обстоятельства вынудили товарища Чжоу покинуть Китай, — добавил Григорьев, но подробнее ничего не объяснил. — В общем... он приехал к нам. — Григорьев подошел к Чжоу и, меняя предмет разговора, указал на Груза: — А Николай Семенович один из самых талантливых наших инженеров. — Он поощрительно похлопал Груза по плечу. — Николай Семенович лучше всех сумеет познакомить вас с заводом.

III

Груз с утра водил Чжоу из цеха в цех, объясняя ему сложное устройство завода.

Николай Семенович приехал на завод в дни его пуска, четыре года назад, однако он любил рассказывать о том времени, когда на месте тяжелых и шумных цехов еще тихо шелестели нетронутые лесные заросли и рыжие лисицы подстерегали тетеревов. Он помнил много анекдотических рассказов о том, как глухари, возвращаясь токовать на старые облюбованные места, растерянно залетали в бараки, а землекопы брали расчет и тут же в котловане принимались искать золото. Но охотнее всего Груз говорил о тех годах, когда его личная биография тесно переплелась со всеми заводскими событиями. Тут уж в его воспоминаниях не находилось места анекдотам, и чем ближе подходили они к механическому цеху, в котором он работал, тем все больше и больше Груз ощущал, насколько сильно он сам сроднился с заводом.

В кузнице они встретили Григорьева и дальше пошли втроем.

Тяжелые продолговатые корпуса, окруженные газоном, отбрасывали густые тени, и поэтому даже на залитом асфальтом заводском дворе было не жарко.

Груз рукой обвел пространство вокруг себя.

— Теперь нам осталось осмотреть механический цех... — Он подумал и прибавил: — Самый большой в Европе.

Груз знал, что это неправда: в стране были более крупные механические цехи, но ему нравилось это преувеличение, и он сам искренне готов был поверить своим словам.

Под гигантской стеклянной крышей тянулись нескончаемые ряды машин. Одни из них походили на танки, другие на сложные астрономические приборы, самые маленькие жужжали, точно неугомонные швейные машинки, а наиболее громадные можно было сравнить с мощными дредноутами.

— Карусельные станки, — называл Груз. — Шлифовальные, расточные...

Григорьев дополнял инженера:

— Вы лучше обратите внимание на наших людей, — говорил он, указывая на рабочих. — Большинство из них пришло сюда, когда еще здесь корчевали пни. Вот этот высокий человек всего два года назад работал на кирпичном заводе чернорабочим, а теперь он отличный токарь. Вот этот строгальщик работал плотником, умел орудовать одним топором. Видите, какой у него станок? Справа от нас, у токарного станка, стоит бывший взрывщик на площадке строительства. Вот та белокурая девушка, отправляясь сюда из деревни, впервые увидела поезд, начала работать в этом же цехе уборщицей, а нынче командует сложнейшим немецким станком...

В сознании Чжоу рябило и от имен и от станков, трудно было все это запомнить с первого раза.

Зина стояла у своего расточного станка и внимательно следила за вращающимся резцом. Не менее внимательно следил и за резцом и за девушкой старик с аккуратно подстриженной бородкой, одетый в темную брезентовую куртку. 

— Хороша! — наконец, не выдержав, резко прервал он молчание.

Зина испуганно обернулась.

— Никита Иванович! — воскликнула она от неожиданности и смущенно смолкла.

— Тому я тебя учил? — принялся упрекать девушку старик, сложив руки за спиной. — Разве можно такую скорость давать?

— Никита Иванович, — пыталась оправдаться Зина, — ведь все в порядке.