Синие, чистые, как глаза ребятишек. Их сменяли поля с еще не везде запаханными траншеями; темные в эту пору, будто обугленные, леса. И опять леса. Но уже строительные. Яркими заплатками по всей россыпи городов и поселков прикрыли они заживающие раны руины.
…Москва встретила особой подтянутостью, сохранившейся после сравнительно недавней военной выправки. Чашка обжигающего чая и бутерброд на ходу, пересадка из Домодедово во Внуково – на бегу и… Самолет берет курс на Магадан.
Рядом с Яровым сидел старик. Лицо у него в красных прожилках, губы в ленточку, нос сизый, будто обмороженный. Подбородок кирпичом вперед выпирает. Глаза – как оловянные шарики. Старик потирал жесткие руки. Ожидающе поглядывал на стюардессу. Та поняла:
– Сейчас будем обедать. Приготовьте столики.
Сосед засуетился. Снял шапку. Расстегнул меховое пальто, достал из внутреннего кармана «мерзавчик» – стограммовую бутылочку с водкой, сковырнул картонную пробку, булькнув, опустошил. Немигающе уставился на дверь, за которую ушла стюардесса.
Поев, старик подобрел. Заговаривать с Яровым начал.
– Ты откуда к нам летишь, этак налегке?
– С юга.
– А зачем?
– По делам.
– Надолго?
– Пока не знаю.
– Если на заработки, то давай ко мне. На прииск. Золотишка у нас хватает. Три куска чистыми будешь иметь. А там – северные надбавки к зарплате. Тоже приварок. Соглашайся. Робу получишь. Теплую. А то в твоей одеже недолго и дуба врезать. Так и просись: в бригаду, мол, к Сан Санычу. Ко мне, значит.
– На вашем участке много бывших заключенных работает?
– Есть, а то как же! Но фартовых – ни одного. Воров на прииск не пускают. Нельзя. Вот сейчас мы прилетим и поедем в гостиницу. Отдохнуть надо. Выспаться. Поесть. Потом и в город можно выйти. Он у нас особый. Не всем приезжим, правда, нравится. А мы его своими руками строили. Каждый дом, что дитя родное, дорог. У Магадана две истории. Одна довоенная, другая нынешняя. Но они, как два рукава одной рубашки.
– Интересно…
– А ты посмотри в иллюминатор. Вниз. Видишь, это уже Колыма. Наша, сторонка. Вся в снегу. По горло. Мороз такой, что кровь леденеет в жилах. Зимой на охоту ходить нельзя. Ружье не выдерживает. Нажмешь на спусковой крючок, а курок так медленно идет. По бойку не ударит, как положено, а только тюкнет. И выстрела не получается. Смазка замерзает. Заяц сидит и будто смеется, гад. Звери и те знают, что зимой им хорошо. Никто не убьет. Но зато и красива наша Колыма. Уж зима – так зима? Снегу – по крыши. Пурга – так такая, что идти можно лишь по канату. Реки – так реки: рыбу шапкой можно ловить. Зверь– непуганный. Куропатки пешком ходят. Лисы, зайцы – только успевай ставить капканы. А сколько ягод! Усыпано…
– А это что? – Яровой указал на узкую ленточку, тонувшую в глубоких снегах.
– О! Это трасса! Колымская трасса. Дорога жизни. Трасса… Яровой сколько слышал о ней! А она всего то узенькая змейка в снегу. Карабкается на сугробы, сползает вниз, зарывается в снег. Безлюдная? Нет. Внимательно всмотревшись, Яровой увидел маленькие точки – машины, что торопятся куда то.
– Вы, Сан Саныч, в Магадане работаете?
– Да что ты! В Сеймчане. А до того в Сусумане вкалывал. Слышал про этот город? Он на Колыме построен. Это по трассе ехать надо. Не так далеко…
– Товарищи пассажиры, наш самолет идет на посадку в аэропорту города Магадана, – прозвенел в динамике голос бортпроводницы.
– Вот и приехали. Ну, так ты со мной? – спросил сосед.
– Нет, Сан Саныч, у меня забот много здесь. Вряд ли получится…
– Адресок возьми на всякий случай, – торопливо царапал на бумажке сосед. |