|
Но чашка… была пуста. Я долго таращилась на жалкие несколько капель на донышке, повторяя про себя, что этого не может быть, просто не может. Смотрительница кофе не пьет, у нее жуткая гипертония, на которую она жалуется всем подряд. На охранников незачем грешить: они при мне брали кофе в забегаловке по соседству. Остальной народ пил кофе у себя, меня тоже приглашали, я отказалась. Ведомая недобрым предчувствием, я перегнулась через стол и посмотрела в лицо Ноевне. Так и есть: над верхней губой Жрушко виднелась коричневая каемка. Только Эму могла нагло войти в мой кабинет и выдуть мой кофе, не спросясь! Подобные пакости вполне в ее манере. А вдруг… вдруг злосчастный напиток оказался отравлен? В смысле, содержал дозу снотворного, от нее Жрушко и вырубилась в момент. У засыпающей страусихи сил не хватило дотащиться до кабинета, и она рухнула прямо в зале. Я, как сомнамбула, взяла банку с коричневым порошком и заглянула в нее. Похоже, какие-то подозрительные белые крупинки на поверхности. Злоумышленник знает все мои привычки, в том числе и про ежеутренний кофеек на рабочем месте. Кому-то и зачем-то понадобилось усыпить хранительницу фондов Софью Хряпунову, а Ноевна случайно оказалась жертвой преступного замысла. И что теперь делать? Отдать на экспертизу состав, которым обесточили Жрушко? Кому и под каким соусом? Меня, дескать, хотят отравить, проверьте, чем именно? А как быть с Эму?
Мир вокруг стремительно менялся. Как говорится, "где я, а где завтра"? Не могу уловить никакой логики в действиях злоумышленника: обыскать мою квартиру в мое отсутствие, дождаться моего выхода на работу и здесь подсыпать мне снотворное. Я полагала, что это все-таки снотворное — от яда Жрушко бы уже билась в конвульсиях, а то и вовсе померла. Он, наверное, хочет обездвижить меня и обыскать мое не подающее признаков жизни тело. Ох, до чего же гадко думать о себе, как о безвольном теле! Неприятная картина храпящего полутрупа тут же заставила вспомнить о служебном долге. Я созвала немногочисленных работников мужского пола, и мы, крадучись вдоль стены, перенесли на покрывале мирно почивавшую Жрушко в комнату бухгалтерии. Здесь имелся диван, и сюда посетители галереи заглянуть не могли. Я убедилась: неудавшаяся покорительница сердца Дармобрудера и всей Флоренции вообще не помирает, а просто дрыхнет, производя изрядный шум. Мы укрыли ее тем самым стареньким покрывалом и оставили досматривать неурочные дневные сны. Мои обязанности с устранением Жрушко только умножились. Скоро должны придти пятеро любимчиков Дармобрудера, он намеревается вывезти их в Италию в качестве живых экспонатов. Будь шеф владельцем личного зоопарка, это был бы ни с чем не сравнимый аттракцион. Теперь именно мне канифолить итальянцам мозги: поверьте, госпожа Веревкина и господа Табуреткин с Мыльцевым, а также Подмундиров с Мокростуловым — форпост российского искусства. Притом, что на лицах господ художников написаны какие угодно черты, кроме таланта, интеллекта и приличного воспитания. Для босса подобная компания пьяниц и болтунов — олицетворение родного назема, от которого наш директор так до конца и не отмылся, и его ногти — прямое тому доказательство. Господи, как быть? Мой позор приближался. Старший из породистых шатенов, наследник идей гуманизма, растроган моей мольбой: о потомки титанов, научите нас, русских, современному искусству, повторите доброе дело Петрока Малого и Алевиза Нового! Боюсь, что, увидав предполагаемых учеников, он испугается до колик. Подмундиров и Мокростулов похожи, точно два брата-близнеца, а вернее, точно Добчинский и Бобчинский. Только тип внешности у них другой: они оба высокие и какие-то неправильные, будто отражения в комнате смеха (никогда не понимала, что в этих зеркалах смешного!). Широкие бедра, узкие плечи, кадыкастые и извилистые, как у верблюдов, шеи. У обоих вечно немытые волосы, да и ноги, кажется, тоже. Подмундиров с Мокростуловым очень богобоязненны и все время бегают на исповедь, словно американцы — к психоаналитику. |
