Клюнул! Невзирая на гипотетическую супружницу, черноволосую модную даму с лошадиной челюстью, и сыновей, каждый из которых — копия папочки! А может, женушки и деток в природе не существует, и Франческо Кавальери свободен, будто ветер сирокко? Нет, кажется, это не он, а я клюнула на извечную женскую Фата-Моргану — на образ прекрасного принца из заморских земель. Что бы то ни было, а мне бы тоже хотелось поговорить с синьором Кавальери.

Обед прошел, как говорится в прессе, в неформальной обстановке. Я совершенно забыла про утреннее покушение на мою особу, рикошетом поразившее Эму, про мирно храпящую в бухгалтерии тушку Жрушко, которую вечером придется везти домой и еще, чего доброго, объясняться с родственниками — папой Ноем и мамой, которую зовут либо Сарра, либо Руфь, либо и вовсе Иаиль. Позабыла даже про таинственного злоумышленника, ищущего в моем доме неведомых мне сокровищ — велика сила искусства, особенно кулинарного. Один мой приятель утверждал, что русская кухня — это не что иное, как комплект закусок перед выпивкой. Чем нас и осчастливило это возрожденное на Пресне дворянское гнездо: яблочки моченые, грибочки соленые, лосось со слезой, эт сетера, эт сетера. И все такое основательное, объемистое, напоминающее не столько непритязательного лентяя Обломова, сколько антиглобалиста Собакевича с его посконным убеждением, что большому куску и рот радуется. Я, честно говоря, заказала столик в малоизвестном (то есть малоизвестном лично мне) заведении и всю дорогу несколько побаивалась: не дай бог, итальянцам придутся не по душе наши исконные кушанья. Старший Кавальери манерно орудовал вилкой и пережевывал каждый кусочек минимум семь раз — по таким людям никогда не поймешь, ест он или "питается". К счастью, роль Собакевича в ресторане взял на себя адвокат Микеле Чингьяле, чья фамилия переводится с итальянского как "кабан". Он и его блондинка-референтка Элеонора Брилла лопали за двоих каждый. Видно, что оба — большие любители поесть.

Вальяжная Брилла слегка напоминала корову своим аппетитом и основательностью. Она все делала спокойно и неспешно: двигалась, говорила, думала. С той же естественностью Элеонора была одета и причесана: все такое красивое, удобное и качественное, точно никакой одежды вообще нет, и крупное, с округлыми формами тело итальянки ничем не стеснено. Из-за долгого молчания Элеоноры казалось, что под золотистыми прядями в созерцательно-философской тиши созревают глубокие мысли. Тут она открыла рот, и оказалось, что в мозгу у синьорины — глубокая трясина штампов, привычных для европейского туриста. Элеонора удивлялась, что в России не всегда стоят морозы, не все мужики ходят по улицам с "бабалайками" и не во всех ресторанах кормят кашей с репой и щами с черным хлебом. Адвокат и оба Кавальери неловко пытались ее нейтрализовать. После вопросов синьорины Бриллы, оскорбительных для горячего патриота (к коим я не принадлежу), прочие итальянцы почувствовали себя в некотором роде виноватыми в неприличном поведении элегантной дурищи. Наверно, поэтому общая оценка дармобрудеровской пятерки оказалась на удивление мягкой и обтекаемой, с упором на экзотическое видение мира и загадочную славянскую парадигму, пардон, харизму. Или менталити. Мне было все равно. Я все это время смотрела в золотые и зеленоватые, как янтарь, глаза Кавальери-младшего, осененные длинными, как у кинозвезды, ресницами.

Франческо тоже вел себя так, точно ему наплевать на всех постмодернистов России и мира. Он не задал ни одного вопроса по делу: не поинтересовался ни последними течениями на московском арт-рынке, ни количеством молодых новаторов и зрелых мастеров, сотрудничающих с нашей галереей, ни нашими зарубежными выставками. Словом, Кавальери-младший не проявил никакого внимания к куррикулюм вите "Комы-АРТ". Франческо Кавальери расспрашивал меня исключительно о том, какие вина, блюда, места отдыха и марки машин я предпочитаю.