— О да, конечно! — клянусь, слова вырвались у меня быстрее мысли!

— Знаете, Петрарка сказал, потеряв возлюбленную и друга: "От стран Восхода и до стран Заката я не найду того, чего лишен". Одиночество — самая внезапная из бед, и самая мучительная! — Кавальери нежно улыбался и ласково, но крепко придерживал меня за локоток.

Так, сейчас я растаю прямо посреди зала и растекусь огромной лужей клубничного сиропа. Франческо, конечно, ведет себя ужасно театрально и чересчур роково, наподобие сериального соблазнителя невинных инженю. Ах, этот безнравственный персонаж мне всегда нравился больше, чем образ чистого, положительного юноши, хранящего верность невесте и своим ночным поллюциям! Я таю, и не надо меня спасать… Но тут, в опасный для моей морали момент мы, наконец, миновали все четыре зальца основной экспозиции. Правда, с некоторым опозданием. Обрывая столь волнующую для нас беседу, открылся самый дальний, пятый зал — выставка поделок пяти инвалидов от искусства. С чувством глубокого сожаления пришлось вернуться к своим нелегким обязанностям.

И тут я решила: коли у Дармобрудера, как у Маяковского, "любовь одноногих вызывает восторг", то пусть он сам и разливается соловьем. Не могу я хвалить моральных уродов в присутствии нормальных людей: дифирамбы дают уродам ложные представления. Дармобрудер аж поперхнулся, когда услышал, что слово предоставляется ему, любимому. Я с мстительным наслаждением наблюдала за усилиями босса: он потел, словно пингвин в Африке, стараясь объяснить, чем же демонстрируемые произведения так чудно хороши. Перед обедом итальянцы узрели набор провинциальных поделок первый раз — вскользь, пробежкой. И вот теперь тот же набор им показывали по-новой — сами авторы пресловутых произведений. Как только бедолаги дважды выдержали мерзкое зрелище патологических "шедевров"? В кинематографе такие ужастики получают ярлык "особо жестоких", чтобы люди с тонкой нервной организацией могли с самого начала отказаться.

А поведение дармобрудеровских прихлебателей! Мыльцев зудел про "кастово-реинкарнационный смысловой оттенок восприятия" и "плотность вытесненного пространства воспоминаний" — и бедный переводчик кряхтел, подыскивая адекватные этой ахинее итальянские слова. Веревкина с лицом мучимой похотью лягушки, которой не суждено стать царевной, теснила в угол Чингьяле, а у адвоката от ее лосьонно-телесного запаха, похоже, назревал желудочный спазм. Табуреткин все еще терзал смертельно утомленную его знаками внимания синьорину Брилла. Мокростулов с Подмундировым на два голоса подпевали Мыльцеву в самой елейной тональности.

Удивляюсь, почему Кавальери-старший, узрев весь этот дурдом, не сказал решительным голосом: "Баста!!!" и не увез своих партнеров подальше от "Комы-АРТ", пока они тоже не рехнулись. Но, может быть, надо лишь немного подождать? Вот руководитель итальянцев поднял руку, призывая всех к молчанию. Гнусные инсинуации Дармобрудера и его дармоедов моментально прекратились. И тут Кавальери произнес слова, которых от него не ждал никто, даже мой шеф:

— Я полагаю, мы уже получили полное представление о нашей дальнейшей совместной работе. Завтра мы возобновим переговоры по поводу условий и сроков выставки. Благодарю всех за участие и исчерпывающую информацию, предоставленную нам вашими специалистами.

Общий поклон шести соляным столбам: Дармобрудеру и его обормотам, и специальный — в мою сторону. Упс! То есть ура! Мы едем в Италию!

Глава 3. Крушение невинности

Теперь, когда стало понятно, что поездка в Италию — вещь вполне реальная, я ну никак не могла обратиться в милицию по поводу маньяков сыска. Там заведут дело и будут бесконечно выяснять: с кем да почему я общаюсь, а я, глядишь, из-за их усердия не смогу никуда съездить.