Плохое лучше не помнить. Вытеснять его хорошим.
— Попробую. Вода кипит? Пора с творогом забрасывать. Вон какие красавчики получились. — Ирка подержала на ладони вареник с фигурно закрученным краем. — Это и будет хорошее. А остальное — в отход.
13
Николай Ласточкин, отправленный в «отход» жизненного опыта Иркой, гулял по Арбату. Это было не совсем то, что формулировалось чуть раньше, как задача «погулять в Москве» — шикарно гульнуть на доходы последней авантюры в «Лазурном сне». Потом можно было слегка отсидеться дома и провернуть аналогичный трюк где-нибудь на маршруте гастролей Тимирова. Хорошо ведь пошло! Никто — совершенно никто из доброжелателей в казино, одалживающих деньги некоему «Николаю» (так он представлялся всем, не отступая от паспортных данных) — не заметил подмены. Даже горничные, тайно подбиравшиеся к нему за автографом с фото Тимирова, — не распознали подлог. Даже стрелянный администратор с лошадиным лицом английского принца клюнул на «исповедь» глубоко законспирированного Тимирова. И эта странная девчонка — фанатка Кинга. Уж если о чем-то жалеть, то о сумасшедшей любви, предназначавшейся не ему. Скорее всего, она не затевала подлянку с кассетой. Возможно, догадывалась — дрожала при каждом шорохе. Немудрено — в чужом доме, чужом платье, с чужим мужем…Но эти сверкающие глаза, этот льнущий к сердцу голос…Чертовка! Чертова кукла! Провести Ласточкина! Плюнуть и забыть.
Он достал мобильный телефон:
— Клер? Привет, дорогая. Брожу в окрестностях твоего дома с шикарными планами… Не пропадал я! Работал. Вернулся из ответственной командировки. Мечтаю отметить успехи с любимой девушкой. Ну почему «легко бросаюсь словами»? Я серьезно. Совершенно серьезно. С любимой, незаменимой. Через пятнадцать минут буду у тебя и докажу на деле…
Отключил телефон, сморщился, словно проглотил кислятину. Врун, патентованный врун. А что если, в самом деле, зайти далеко — взять и жениться? Вот так, ради хохмы? Да кто же, собственно, способен совершить эту глупость всерьез? Наивняк, не знающий женщин. — Ласточкин эффектно расхохотался, испугав шарахнувшегося в сторону прохожего. — А ты то кто, лох! Расплылся, раскудахтался, разметал бисер перед провинциальной Миледи. Возомнил себя Тимировым! И получил по заслугам — «двойник»! Нет, предавать Тимирова она не хотела. Такую влюбленность не сыграешь. Она вся так и светилась от счастья. Но как посмотрела вслед уходящему Ласточкину! Как посмотрела! Он оглянулся от двери и увидел ее — застывшую, каменную с ледяным презрением на лице… Ненависть и брезгливость, словно испачкалась. Б- р- р… — Ласточкин встряхнулся, как мокрый пес, отгоняя противные воспоминания. Противнее не бывает. Он заигрался, и вправду преобразившись в Кинга — не в самовлюбленного супер-плейюбоя, а в героя Миледи — лучшего парня на свете, героя ее грез. Он выложился на полную катушку и даже едва не запел…Как радовалась она объятиям Кинга и как презирала его — Ласточкина — романтического авантюриста… «Не стоит парень терять ориентиры: Кинг — суперстар, а ты — третий сорт» — вынес себе приговор Ласточкин. И стало погано погано от всего на свете — от своего элегантного костюма, набитого кошелька, тупого самодовольства. Забиться в нору и выть — вот и весь праздник.
Забравшись в какой-то дворик, он сел у детской площадки. Две девчушки с торчащими «хвостиками» пекли песчаные куличики. На лавке у пестрой клумбы трепались и бдели за чадами молодые мамаши. На коленях у одной из них, бессильно свесив конечности, лежал черно-красный Арлекин в треухой шапке с бубенчиками. |