Меня тревожило не то, что за нами наблюдают. Что если вампиры мне не поверят? Если они будут считать, что Стефан действительно потерял контроль над собой, как помнится ему самому, его казнят. Сегодня же. Вампиры не потерпят, чтобы кто‑то угрожал безопасности и тайне существования их семьи.

Я не вампир, и много ли для них значит мое слово? Они могут вообще меня не выслушать.

Я никогда не могла понять, как на самом деле относится ко мне Стефан. Мне говорили, что вампиры не способны испытывать никаких чувств к тем, кто не входит в их круг. Они могут делать вид, что ты им нравишься, но у их действий всегда есть скрытый мотив. Однако даже если Стефан мне не друг, я – его друг. Если я буду виновна в его смерти, потому что сказала или сделала что‑то не так… Надо заставить их выслушать меня.

Дверь широко раскрылась, издав необычный стон. В прихожей никого не было.

– И страшная музыка в общем стиле, – сказала я.

– Да, – согласился Уоррен, – они налегают на все рычаги. Интересно, почему им так нужно испугать тебя?

Бен слегка успокоился – возможно, потому что Уоррен был спокоен.

– Может, они сами нас боятся.

Я вспомнила вампиров, которых видела, когда была здесь в прошлый раз, и подумала, что Бен ошибается. Сэмюэля они не боялись. Я видела, как Стефан без домкрата поднимает «фольксваген», а ведь тогда вокруг было множество вампиров. И если им вздумается разорвать меня на куски, они это сделают, Уоррен с Беном (если тот захочет) не смогут им помешать. Вампиры не боятся нас. Может, им просто нравится пугать гостей.

Уоррен, должно быть, подумал о том же, потому что сказал:

– Нет, они просто играют с нами.

Мы осторожно вошли в дом. Первым Уоррен, затем я и последним Бен. Я бы чувствовала себя лучше, если бы Бен шел передо мной. Он готов принять пулю вместо Адама, но меня, уверена, столь же охотно съест.

В коридоре никого не оказалось; в маленькой гостиной, куда он привел, тоже, и мы пошли дальше. В длинном коридоре с одной стороны было три двери с арочным верхом, все запертые, но дверь в другой стене открывалась в очень большую, просторную комнату с высоким потолком и светильниками в нишах. На стенах яркие картины, некоторые от потолка до пола. Сами стены выкрашены в мягкий желтый цвет; хотя в комнате нет окон, она кажется светлой и живой.

Пол покрыт плитками различных красновато‑коричневых оттенков. Повсюду в произвольном порядке тонкие ковры нейтральных цветов. Три дивана и пять с виду удобных кресел – все поразительного кораллового цвета, гармонирующего с расцветкой юго‑западной стены – расположены свободным полукругом; в центре – большое деревянное кресло, которое скорее подошло бы для готического здания, чем для этой комнаты в солнечных тонах.

Уоррен двинулся дальше по коридору, но я не пошла за ним.

Что такого в этом кресле?

Древесина темная, но зерно похоже на дуб. Кресло сплошь покрыто резьбой – от ножек с львиными лапами до горгулий на высокой спинке. На каждой ножке примерно на трети высоты широкое медное кольцо. Медные подлокотники украшены рисунком из тонких веток, маленьких цветков и шипов. На конце каждого подлокотника вверх торчат острые шипы.

Подойдя к креслу и почти коснувшись его, я поняла, что с порога ощутила окружавшую его магию. Просто не сразу ее узнала. Магию я обычно ощущаю, как щекотку, – как будто погружаюсь в теплую щекочущую воду. А тут был глухой медный звон, как будто кто‑то бьет в очень большой медный барабан. Я заткнула уши, чтобы не слышать этот звук, но продолжала ощущать его.

– Мерси, – сказал от двери Уоррен. Вряд ли мы здесь, чтобы заниматься исследованиями.

– Чувствуешь? – спросил Бен где‑то у моего колена.