|
В ней была безотчетная душевная щедрость. Она означала катастрофу, она могла бы погубить ту политическую и деловую карьеру, к которой я готовился с детства, которая была для меня вопросом чести. Но от этого любовь только стала еще притягательнее. Она сулила Нетти позор, гибель, и это еще более усиливало соблазн. Ни один здравомыслящий или порядочный человек не одобрил бы наш поступок, но в этом-то и был самый сильный соблазн. Я воспользовался всеми преимуществами своего положения. Это было низко, но в то время это не имело никакого значения. - Да, - заметил я, - все верно. И та же мрачная волна, которая подхватила вас, влекла и меня в погоню за вами с револьвером в руке и с безумной ненавистью в сердце. А ты, Нетти? Какое слово соблазнило тебя? "Пожертвуй собою"? "Бросайся в пропасть"? Руки Нетти упали на стол. - Я сама не знаю, что это было, - заговорила она от всего сердца. - Девушки не приучены так разбираться в своих мыслях и чувствах, как мужчины. Я и теперь не могу разобраться. Тут было множество мелких, подленьких причин, бравших верх над долгом. Подлые причины. Мне, например, нравилось, как он хорошо одевается. - Она улыбнулась, сверкнула улыбкой в сторону Веррола. - Я мечтала, например, что буду, как леди, жить в отеле, иметь прислугу, дворецких и прочее. Это отвратительная правда, Вилли. Да, меня пленяли такие гадкие вещи и даже еще худшие. Я все еще вижу, как она каялась передо мною, высказываясь с откровенностью, такой же яркой и поразительной, как и заря первого великого утра. - Не все было так мелко, - тихо заметил я после молчания. - Нет, - сказали они в один голос. - Но женщина более разборчива, чем мужчина, - добавила Нетти. - Мне все представлялось в виде маленьких, ярких картинок. Знаешь ли ты, что... в этой твоей куртке есть что-то... Ты не рассердишься, если я скажу? Нет, теперь, конечно, не рассердишься! Я покачал головой. - Нет. Она говорила очень проникновенно, спокойно и серьезно. - Сукно на твоей куртке не чисто шерстяное, - сказала она. - Я знаю, как ужасно быть кругом опутанной такими мелочами, но так оно и было. В прежнее время я ни за что на свете не призналась бы в этом. И я ненавидела Клейтон и всю его грязь. А кухня! Эта ужасная кухня твоей матери! К тому же я боялась тебя, Вилли. Я не понимала тебя, а его я понимала. Теперь другое дело, но тогда я знала, чего он хочет. И к тому же его голос... - Да, - согласился я, ничуть не задетый этим открытием. - Да, Веррол, у вас хороший голос. Странно, что я никогда прежде этого не замечал. Мы помолчали немного, всматриваясь в свои обнаженные души. - Боже мой! - воскликнул я. - Каким жалким лоцманом был наш ничтожный рассудок в бурных волнах наших инстинктов и невысказанных желаний, в сумятице ощущений и чувств - совсем как... как куры в клетке, смытые за борт и бестолково кудахтающие в морских просторах. Веррол одобрительно улыбнулся этому сравнению и, желая продолжить его, сказал: - Неделю назад мы цеплялись за наши клетки и то вздымались с ними на гребень волн, то опускались. Все это было так неделю назад. А теперь? - Теперь, - сказал я, - ветер утих. Буря жизни миновала, и каждая такая клетка каким-то чудом превратилась в корабль, который справится с ветром и морем. |
