|
Подобно большинству людей с живым воображением, я легко поддавался страху и искушению избегать риска и постоянно старался искоренять в себе эти чувства и скрывать их от других, и потому отказаться от кратчайшего пути, когда могло показаться, что причина этому - полдюжины собак, почти наверное привязанных на цепь, было невозможно. Таким образом, наперекор Нетти я мужественно пустился в путь, чувствуя себя храбрецом и радуясь легкой возможности доказать свою храбрость, но слегка огорченный тем, что Нетти может остаться недовольна. Месяц скрылся за тонким облачком, тропинка под буками была едва заметна. Я не был настолько поглощен своими любовными делами, чтобы забыть одну предосторожность, которую - должен сознаться - я всегда принимал, идя ночью по этому дикому и уединенному парку. Я вложил большой камень в один конец свитого из платка жгута, а другой конец обвязал вокруг кисти свой руки. Вложив это оружие в карман, я пошел более уверенно. Наконец я вышел из чащи остролиста к углу изгороди и вздрогнул - передо мной был молодой человек во фраке, с сигарой в руке. Я шел по дерну, мои шаги были не слышны. Он стоял освещенный луной, и его сигара мерцала, как кроваво-красная звезда, а я приближался к нему невидимкой в густой тени, но тогда я этого не понял. - Добрый вечер, - крикнул он с шутливым вызовом. - Я пришел первый. - А мне-то что до этого? - сказал я, выходя из тени. Я неверно истолковал его слова. Между обитателями господского дома и деревенскими жителями постоянно возникали споры о праве пользования этой тропинкой. Я знал об этом споре, и нечего говорить, на чьей стороне были мои симпатии. - Что?! - воскликнул он в изумлении. - Вы думаете, я побегу, - сказал я и пошел прямо на него. Его фрак, его воображаемый вызов разбудили во мне всю накопившуюся ненависть к людям его класса. Я знал его. Это был Эдуард Веррол, сын человека, которому принадлежало не только это огромное поместье и более половины гончарен Роудона, но также акции, угольные копи, поместья, земли, сдающиеся в аренду, по всему округу Четырех городов. Молодой Веррол был благородный и способный юноша - так про него говорили. Несмотря на его молодость, поговаривали о его кандидатуре в парламент; он хорошо учился в университете, и его всячески пропагандировали в нашей среде. С уверенностью и легкостью, как нечто само собой разумеющееся, он получал и принимал такие преимущества, за которые я пошел бы даже на пытку, а между тем, по моему твердому убеждению, я заслуживал их больше, чем он. И вот теперь он стоял предо мною, как олицетворение всего, что наполняло меня злобой. Однажды он остановился в своем автомобиле около нашего дома, и я задрожал от бешенства, заметив почтительное восхищение в глазах матери, когда она смотрела на него из-за занавески. - Это молодой мистер Веррол, - сказала она. - Говорят, он очень умный. - Еще бы им не говорить! - ответил я. - Черт бы побрал и его и их. Но это все между прочим. Он был явно поражен, увидев перед собой мужчину. - Это еще кто такой? - спросил он совсем другим тоном. Я доставил себе дешевое удовольствие, ответив, как эхо: - А это еще кто такой? - И что дальше? - спросил он. - Я буду ходить по этой тропинке, сколько мне угодно, - заговорил я. |
