Я со вчерашнего дня об этом думал, но все как‑то мимоходом, а теперь вдруг ясно ощутил недостающее звено… Я уставился на асфальт тротуара, словно видел на нем веер расходящихся мировых линий, а среди них еще одну, никем из нас не вычерченную, не замеченную… У меня дыхание перехватило.

– Аркадий, – с трудом заговорил я, – ты помнишь, я рассказывал, что меня будто бы видели в одиннадцать вечера в лаборатории?

Аркадий нахмурился, стараясь сообразить.

– Ты думаешь, был еще один? – после паузы сказал он.

– Понимаешь, я ведь включил свою камеру на автомат… – начал я.

Я брел почти вслепую, пытаясь воссоздать ход событий, которых не видел и не увижу.

Но сейчас мне казалось, что я вижу… В лаборатории темно. Входит человек и зажигает свет. Он видит лежащего на диване Аркадия. Почему‑то начинает расхаживать по лаборатории, с минуту стоит у окна, о чем‑то раздумывает. Потом поспешно выходит из лаборатории, куда‑то идет по боковой лестнице. Возвращается. Берет листки из записной книжки. Замечает мою камеру, зеленый глазок на пульте, подставку. Удивленно смотрит на все это, идет к камере. Входит внутрь, не зная, что камера послушно ждет, пока в нее ступит человек… любой человек, чтобы автоматически закрыться и бросить этого человека на три дня вперед… Туда, где меня – а теперь уже его – ждут объяснения с Линьковым и с Ниной… И похороны Аркадия…

Человек, который взял записку Аркадия… Человек, которого Нина видела в окне лаборатории, а Ленечка Чернышев – в коридоре… Борис Стружков… Еще один Борис Стружков!

– Я что‑то не пойму, откуда он мог взяться? С какой линии? – медленно проговорил Аркадий.

– А я тебе объясню. После линии II не сразу возник «мой» мир, который мы обозначили на схеме цифрой III. Была еще одна, промежуточная линия. И вот откуда она получилась. Аркадий оставил записку… Утром ее нашли. Борис тоже ее прочел и расчеты твои видел. Он, наверное, не стал долго раздумывать, а сразу решил, пользуясь твоими расчетами, ринуться в прошлое.

– Тоже меня спасать? – жалобно спросил Аркадий.

– Вероятно, – согласился я. – Ну, а почему он появился так поздно и почему он не спас Аркадия, этого я не знаю. Одно несомненно: он почему‑то

– конечно, не по злому умыслу – взял записку, шагнул в камеру и… его швырнуло в двадцать третье мая уже на «моей» мировой линии. Он попал туда вскоре после того, как я отбыл в прошлое. Не позже чем через час. Задержись я немного, и мы бы встретились…

– Ну, это положим, – сказал Аркадий. – Ты ведь сначала должен был привести камеру в прошлое и оставить ее там включенной. Иначе как он мог бы ею воспользоваться?

– Да, верно, это я ляпнул… Но все равно факт остается фактом: он забрал записку, утром двадцать первого в лаборатории нашли труп… и началась история. Ну и свинью он мне подложил!

– Ты ему неплохо отплатил! – усмехаясь, сказал Аркадий. – Ни за что ни про что вышвырнул человека в чужое будущее.

– Да… И вдобавок в будущее весьма каверзное, – признался я с искренним огорчением. – Разговоров там не оберешься! Как примется за него Линьков…

И тут мы увидели, что к нам идет Борис, вернее, бежит.

– Видал? – сказал Аркадий. – Борис явно накликал беду: все жаловался, что линия у него захолустная и неинтересная… Эй, Борька, что произошло?

Борис задыхался не так от пробега, как от злости.