Аркадий, видимо, тоже проделал этот несложный расчет. Он нахмурил брови и решительно заявил:

– Все понятно! Он здесь! И я знаю, кто это!

Ну, правильно, тут и гадать нечего… Только один человек знал, что происходило вечером двадцатого мая в институте. Он один знал не только об Аркадии, но и обо мне. Знал, что я случайно оказался в той же камере вслед за Аркадием…

– Борька, – быстро сказал я, – ну‑ка, напряги память, вспомни, что было у вас с Аркадием после той ссоры!

Борис удивленно поднял брови.

– Ничего вроде не было… – медленно ответил он, припоминая. – Ничего такого особенного. Работали по‑прежнему… Я не знаю, что тебя интересует.

– Его интересует, – вмешался Аркадий, – рассказывал тебе твой Аркадий что‑нибудь о том вечере… о двадцатом мая?

– Нет… ничего… Сами понимаете, я бы тогда все знал.

Ну, правильно. Но как это могло получиться, что Аркадий ничего ему не сказал? Прикинем. Аркадий вернулся в лабораторию – таблеток нет. Он начал искать, ничего не нашел, растерялся, потом… потом он бросился в зал… Зачем?

– Зачем он побежал в зал, хотел бы я знать! – пробормотал Аркадий.

И тут меня осенило.

– Слушай, ты рассказывал ему о своем уговоре с тем Аркадием… ну, который включил тебе камеру на линии II? – спросил я.

Аркадий нетерпеливо пожал плечами.

– Чего мне было ему рассказывать? Это был тот же самый Аркадий, и он помнил все, что произошло при первой нашей встрече, включая уговор о камере. Он ведь только после второй встречи перешел на линию III.

– Ах да, – сконфуженно согласился я, глядя на чертеж. – Ну, тем более! У меня вот какая идея. Когда этот Аркадий увидел, что таблетки исчезли, он, видимо, решил, что цепь событий изменилась, и что ты теперь, попав снова в будущее, уже узнал об этом, и что, может быть, ты включишь оттуда ему камеру, чтобы вы могли встретиться и объясниться.

– Возможно, – согласился Аркадий. – Вполне возможно. А вместо пустой камеры он увидел тебя? Представляю, как он удивился!

– Он скорее всего подумал, что это «его» Борис, ну ты, Борька… Что ты почему‑то вернулся в институт, забрал таблетки и каким‑то образом попал в камеру…

– И камера эта прямо у него на глазах куда‑то утащила Бориса! – докончил Аркадий. – Однако утром Борис преспокойно является на работу и намертво молчит о вчерашнем… Действительно, ситуация! Ведь он даже и спрашивать Бориса ни о чем не решался: что, если в хронокамере был какой‑то другой Борис, а этот ничего не знает?

– Я‑то спросил бы, рано или поздно, – заметил я. – Но Аркадий Левицкий на такой риск не пойдет: а вдруг он окажется в смешном положении!

– Постойте, братцы! – вмешался Борис. – Что Аркадий мне не сказал ничего, это я понимаю, это он действительно из самолюбия… Но почему он сам‑то обо всем этом вроде позабыл? Он ведь лучше Бориса знал, что перемещение возможно. Почему же Борька немедленно взялся даже за абсолютно самостоятельные расчеты, а он все эти два года ничего не делал? И потом… Аркадий, он твои расчеты знал?

– Знал! – ответил Аркадий. – Ну, не в деталях, но основные формулы я ему написал заранее, принес с собой. Таблетки выложил на стол, а сверху – листок с расчетами. Он ведь должен был их тебе оставить, вместе с запиской, я же говорил…

Меня вдруг словно кипятком обдало. Я вспомнил, как в лаборатории стукнул со злости кулаком по столу… по листу бумаги, как обнаружил под ним пакетики и забрал их… завернул в этот листок, чтобы они не рассыпались, сунул в карман…

Руки меня плохо слушались, но я все же полез во внутренний карман, достал сверток с пачечками, развернул… Формулы, схемы…

– Вот… – пробормотал я, протягивая листок Аркадию.