Он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь, а я сидел у стола, и мысли так и крутились у меня в голове. Значит, версия пока подтверждается! И мне уже виделось, как убийца идет по коридорам института, озираясь подходит к нашей лаборатории, прислушивается, потом осторожно берется за ручку двери… рукой в резиновой перчатке…

Убийца был для меня безликим. Я отчетливо видел его темный силуэт на светлом фоне раскрытой двери, но лицо… Я пытался представить хищное лицо с усиками, похожее на лицо Раджа Капура, но никак не мог увидеть его, увидеть эти глаза, которые внимательно и деловито глядят на человека, неподвижно лежащего на диване… умирающего… Вместо этого зловещего лица я все время видел другое, еще более страшное для меня – спокойное, неподвижное лицо Аркадия…

ЭДИК КОНОВАЛОВ ИНТЕНСИВНО МЫСЛИТ

Линьков при помощи Эдика переворошил все личные дела эксплуатационников и не нашел ничего подходящего.

– Этот разве, Ковальчук? – вслух рассуждал Эдик, озабоченно разглядывая фотографию, приложенную к личному делу Ковальчука П.Н. – Не помню я его в лицо, но по карточке вроде подходящий, верно? Чернявый и вообще, если вдуматься, на индуса смахивает.

– Так он же без усов… – с сомнением сказал Линьков.

– Труха! Усы отрастить – это в два счета! На работу он когда поступал? Больше году назад. И карточка с того периода, значит, а сейчас, может, у него усы до плеч! Я‑то здесь всего четыре месяца, не я его на работу принимал. Если б он через меня проходил, я бы его во всех деталях проанализировал. И теперь с ходу вам определил бы, он это или не он. А так, по анкете, он вроде в порядке. Отец – врач, мать – педагог, значит, условия для воспитания были нормальные, плюс, конечно, школа, комсомол…

Линьков поперхнулся.

– По‑моему, вы не совсем правильно подходите к вопросу, – отдышавшись, сказал он с преувеличенной вежливостью. – На данном этапе мы ищем не потенциального преступника, а всего лишь человека, который, возможно, что‑то знает о происшествии, а возможно, и ничего не знает.

– Ну и что? – удивился Эдик. – Думаете, он так сразу и откроется? Не утаит ничего, не соврет?

– А что? – терпеливо спросил Линьков. – Неужели обязательно утаит или соврет?

– Не обязательно, но в ряде случаев, – пояснил снисходительно Эдик. – Вы разве не наблюдали? Я лично – сколько раз! А вот если иметь против него фактик, совсем даже мелкий…

– Я вас понял, – поспешно сказал Линьков. – Давайте пока выясним насчет Леры.

– Насчет Леры выяснить ничего не составляет, – слегка обиженно сказал Эдик и начал рыться в папках. – Я ее даже лично знаю. Вот она вам, пожалуйста: Семибратова Калерия Николаевна, год рождения… Смотри‑ка, ей уже двадцать четыре, а с виду совсем девчонка, лет на восемнадцать выглядит…

– В какой она комнате работает?

– По‑моему, во второй направо от входа. А если не там, то спросите любого. Леру, вот увидите, все знают.

– Вроде Нины Берестовой? – не удержавшись, спросил Линьков.

Но Эдик, к его удивлению, горячо запротестовал:

– Ну, скажете тоже! Нина – это Нина. Таких, может, на миллион населения приходится от силы по одной. А Лера – да сейчас в любом райцентре минимум десяток девушек на таком уровне имеется. – Тут Эдик обезоруживающе улыбнулся и добавил: – А иначе в райцентрах ну просто жить невозможно было бы, даже в командировку приезжать!

Линьков чуть не споткнулся о порог, потому что Эдик вслед ему бодро провозгласил:

– Так вы действуйте, а я пока тут все дополнительно проанализирую.