– Уточнить трудновато, наши медики говорят, что это очень индивидуально. Смерть наступила между тремя‑четырьмя часами утра, а снотворное было принято, надо полагать, минимум часов за восемь до этого… Ну, поскольку речь идет о человеке молодом, с крепким организмом и вдобавок Левицкий к этому лекарству, как вы говорили, привык, срок надо увеличить. Вероятно, это случилось часов в шесть вечера. Может быть, чуть пораньше. Ненамного, разумеется: ведь вы с ним расстались только в пять, а другие видели его еще позже…

Я понял, что речь идет о Нине, но спросил:

– А кто оставался после работы в институте?

– Чернышев, – сразу ответил Линьков. – Кстати, вы не знаете, зачем он к вам заходил?

– Он ничего не сказал, – медленно проговорил я, обдумывая это сообщение. – Не успел просто. Я был очень занят, а потом вы пришли… А он видел Аркадия?

– Мне он сказал, что никого и ничего не видел. Работал в своей лаборатории до одиннадцати, потом ушел. Отвечал очень нервно, мямлил, запинался. Поэтому я и заинтересовался, когда увидел его здесь.

– Это может не иметь никакой связи с происшествием, – сказал я. – Чернышев – это же фантастический тип. Жутко застенчивый и вообще чудной. Некоторые думают, что он дурак, вот Аркадий тоже так считал. Это неверно, он парень с головой, и очень даже. Но говорить совсем не умеет, даже свои собственные результаты доложить с трудом может, и с людьми плохо контачит. Он знает, что я к нему хорошо отношусь, и очень это ценит. Вполне мог зайти либо мне посочувствовать, либо по науке что‑то обсудить.

Говоря все это, я не собирался обманывать Линькова. Ленечка Чернышев именно такой и есть, и зайти ко мне он мог просто так. Но мог и не просто так! Тем более, что он, оказывается, вечером был в институте…

В следующую минуту я заподозрил, что Линьков – телепат.

– Чернышев, конечно, мог зайти к вам просто так, – медленно и вдумчиво проговорил он. – Но мог и не просто так. Все‑таки он был в институте вечером… Что вы на меня так смотрите? Вы не согласны?

– Нет… что вы! – поторопился ответить я. – Очень даже возможно… То есть если вы предполагаете, что Чернышев как‑то замешан в этом деле, тогда я не согласен. Не годится он для таких дел абсолютно. Самое большее – он мог что‑то видеть или слышать, а вам не сказал. И не почему‑нибудь, а просто так… Ну, не умеет он с людьми общаться, я же вам говорю! Я вот схожу к нему потом, побеседую. Мне он непременно скажет, если что было.

– Очень меня обяжете, – сказал на это Линьков.

«Батюшки, до чего он вежливый! – с ужасом подумал я. – Несокрушимая вежливость. Но контакт все же налаживается, помаленечку‑потихонечку. Зададим следующий вопрос, насчет спиртного: как он на это будет реагировать?»

Линьков с интересом поглядел на меня.

– Спиртное? Да, следы алкоголя при вскрытии обнаружены. Доза небольшая, о сильном опьянении, по‑видимому, говорить не приходится. А что?

Значит, алкоголь был! А ведь Аркадий пил очень редко… и не в институте, конечно.

– Еще один‑два вопроса, если можно, и потом я вам объясню, в чем дело,

– быстро сказал я. – Как был одет Левицкий? То есть какой на нем был костюм?

– А, это вы по поводу слов Берестовой? Я лично ничего странного в его одежде не усмотрел. Обычный рабочий костюм: черная замшевая куртка спортивного образца, серые брюки.

Ну, ясно – он не переодевался, Нине просто померещилось. Странно, правда, что Нине вдруг начало мерещиться. У нее ум удивительно четкий и ясный.