Изменить размер шрифта - +
Он посвящал ее в свои секреты.

– В картинах времена сосуществуют рядом, – проговорил комиссар и поднялся, как слепой, который вслушивается в шорох многообещающей лотереи. – Он вызвал ее на плотину, чтобы объяснить ей, как она позволила себя провести. И тогда, узнав об этом, она хватает маленького мужичонку и швыряет его в воду. Ее ненависть, по‑видимому, безгранична – после лондонской истории еще одна ошибочная экспертиза может ее прихлопнуть навсегда. И она просто не верит. Едва карлик утонул, утонули и его слова. Тот, кто хочет ей зла, зашел в этом слишком далеко, слишком далеко. Теперь она может идти лишь вперед. Но на картине маячит и Зундерманн. Я вижу, как он идет к вилле профессорши, с другого берега он кажется совсем крошечным. Он знает, что она примет картину за подлинник, совершенно уверен в этом, иначе бы и не затевал ничего. Она порвала его магистерскую диссертацию и теперь должна что‑то для него сделать. Немножко «би» никогда не повредит, и его забавляет, когда немолодые люди превращаются в свиней… С его помощью…

Хорнунг с сомнением взирала на него.

– Только что я мыслил как художник, – сдержанно извинился Тойер. – Теперь я возвращаюсь назад, к языку слов.

– Мило с твоей стороны.

– Возвращаюсь назад, – мечтательно повторил он. – Возможно, я действительно возвращаюсь назад. Вот только куда? – Он ожидал, что увидит что‑то желтое, но видел лишь Гейдельберг с плотины. В неверном свете ночных огней.

На следующее утро, явившись на службу, Тойер мог уже более внятно сформулировать свои соображения. Пришла Ильдирим, присутствовала и Хорнунг, хотя ужасно стеснялась.

– Одна из наших последних проблем – заключение из Лондона. Пока те медлят, Обердорфша может окопаться за таким бруствером. Да она скорей согласится предстать перед миром убийцей, чем усомнится в Зундерманне. Поэтому моя приятельница выразила готовность слетать в Лондон и там еще раз поговорить с экспертами. Ведь лучше нее никто не сумеет рассказать британцам про наши местные тень и свет.

Каждый раз, когда речь шла об открытии, сделанном Хорнунг, в комнате ощущалась некоторая неловкость.

– Лейдиг, мне нужна увеличенная копия картины из «РНЦ», лучшая из лучших. Возможно, в газете есть и другие снимки этой картины. Как это мы, олухи, раньше не сообразили.

Этот упрек был настолько справедлив, что все промолчали.

Смачно и твердо Тойер повторил еще раз:

– Ну что же мы за олухи! Вы – нет, фрау Ильдирим… Хафнер, – продолжал затем сыщик, – в скором времени мы получим поддержку от Мангейма… – Он игнорировал фырканье Ильдирим. – Но до этого мне нужно, чтобы ты немножко потоптался возле Зундерманна. Может, проглядишь его почту…

– Минуточку, – вмешалась Ильдирим. – В конце концов, существуют законы.

– Нет‑нет, он не будет читать письма, – солгал старший гаупткомиссар, который постепенно входил в свою обычную роль. – Меня интересуют лишь отправители.

– Из машины я едва ли их прочту.

Тойер схватил за нос ошеломленного комиссара:

– Тогда ты выйдешь из машины. – Он отпустил его и воскликнул: – Хафнер, все ясно? Нагони на мальчика страху.

– Слушаюсь!

Внезапно Тойер вспомнил трех парней в черных кожаных куртках. Он услышал их шаги, увидел нож, в памяти всплыл звериный хрип Дункана…

– Но только не рискуйте, – уже намного тише добавил он.

Хафнер кивнул.

– Штерн, ты приклеишься к Обердорф, о'кей? Лейдиг позже сменит Хафнера, а я тогда возьму на себя профессоршу. Нам придется потратить на это и добрую часть ночи.

Быстрый переход