— Полная белиберда! Дети наслушались сказок. Ничего себе, я должен спасать Виллу от безнравственного соблазнителя.

Ироничный голос Питера все еще звучал в ушах Грейс, когда она вернулась домой. Она постучала Польсону в потолок, приглашая его спуститься. И рассказала ему все.

— Что меня тревожит, так это упоминание о дожде. Помните, Вилла писала в дневнике, что дождь, стучащий по крыше, сводит ее с ума? Дети ведь этого не знали, правда? И все же Георгия говорит именно о дожде.

— Да, потому что все время идет дождь, и она слышит его. Я думаю, дети всегда говорят то, что первое приходит им в голову.

Грейс вслушалась в громыхание ставен на окнах. Этот звук навевал тоску в большом городе. А уж в лесу, в домике под железной крышей это, наверное, невыносимо.

— Не могу отделаться от ощущения, что Вилла прячется в каком-нибудь домике в лесу. Или ее прячут…

Польсон закинул голову и засмеялся.

— С телефоном?

— Не смейтесь надо мной. Я думаю, уже пора сообщить куда-то об исчезновении Виллы. Может, мне пойти в полицию или хотя бы в Британское посольство?

Польсон перестал смеяться.

— Пока еще нет. Даже шведская полиция, достаточно сентиментальная, не отнесется всерьез к бегству невесты. А ваш посол, возможно, и так знает все, что хочет знать.

— Что вы имеете в виду, когда говорите: пока еще нет?

— Во всяком случае, до вечеринки. Может, она что-то прояснит. А как насчет того, чтобы выпить шнапса? Так говорила Вилла, она ведь не всегда говорила только о дожде.

Польсон хотя и не отрицал трагедийности ситуации, но умел сделать из нее мелодраму. По крайней мере, ему удалось унять ее страхи, сделать их терпимыми.

— Жаль, конечно, — вдруг согласился он, — что вы не появились у Синклеров на несколько минут раньше, чтобы поговорить с этим таинственным человеком, который звонил. Это вполне могла быть Вилла, попавшая в переплет с паспортом и бумагами о браке. И кто, как не Питер Синклер, мог помочь лучше всех в этом деле?

— Что означает, что Вилла может позвонить снова? — спросила Грейс и вспомнила, что не рассказала Польсону об утренней встрече с капитаном Моргенсоном, о котором Вилла написала в своем дневнике: «У него очень проницательный взгляд, словно он пытается влезть в мысли».

Пожалуй, он там ничего не найдет, кроме путаницы, удрученно подумала Грейс. Ей стало как-то не по себе.

— Польсон, не оставляйте меня одну. Послушайте, какой ужасный ветер.

Польсон посмотрел на нее долгим взглядом.

— Я и сам собирался предложить вам вместе поужинать. Вы еще даже не были в моей студии. Посмотрите, кстати, на мои картины. И мы, наконец, поговорим о чем-то другом, кроме Виллы, которой и так уделяем очень много внимания. И прошу вас, не будьте такой застенчивой. Будьте, как Вилла. Она бы сейчас сказала: «И такой, как требует время».

— Вы же сами сказали, что мы не будем больше про Виллу.

— Да, сказал. Простите.

— Но если она звонила, значит, она жива! — выпалила вдруг Грейс.

И позднее сама не могла понять, что заставило ее произнести эти слова.

Ну конечно, она жива, несмотря на все свое безрассудство. Она всегда была слишком живой, чтобы умереть.

Студия наверху представляла собой неприбранную, но уютную комнату с низким потолком, с фарфоровой печью. Рисунки, книги — всегда лучшая меблировка для любой комнаты, даже если вещи в беспорядке. Там же стояли старомодное кресло-качалка, стулья и столы, заваленные книгами, мольберт с незаконченным рисунком — портретом светловолосого мальчика, облокотившегося о полку камина, лежал большой выцветший шерстяной ковер.