Рови. Ее жизнь текла легко. Дружки‑приятели, замужество, дети, целых четверо, – и все без каких‑либо усилий. Все у нее шло благополучно, ровно, как по линеечке. Рови воспринимала жизнь такой, какая она есть, и всегда все шло хорошо.

– Я чувствую себя виноватой, – как‑то раз призналась она Сэм. – Не знаю, за что мне выпала такая прекрасная жизнь!

Ну, ясное дело, всегда существовало опасение, что вдруг грянет гроза или произойдет несчастье или даже трагедия, но пока что ничего такого не случилось. Единственная загвоздочка состояла в том, что у ее третьего ребенка обнаружилось косноязычие, которым пришлось заняться всерьез.

Сэм снова посмотрела на тело Рови. Ты начинаешь полнеть. Прекрасно, просто замечательно. Пройдет несколько лет – и ты станешь пухлой и будешь ходить этак вперевалочку.

О господи. Она почувствовала, как жар бросился ей в лицо от стыда за свое злорадство, – она что же, желает Рови стать жирной? Желает ей несчастья? Она на самом деле любит ее или чертовски ей завидует? Сэм пристально посмотрела на свое собственное тело – хорошая крепкая грудь, очень упругая. Ее‑то грудь не станет вялой и обвисшей. Она посмотрела на свои бедра и ноги – стройные, поджарые, почти тощие, как и запястья.

Это все равно что трахаться со скелетом.

Ричард сказал как‑то раз так, глядя на одну истощенную фотомодель, которая прошлась мимо них на пляже. Не подумал ли он так же и о ней? Господи, как же нелегко регулировать свой вес.

Огромная, жирная и очень неуклюжая женщина в купальной шапочке вошла в сауну, угрюмо кивнула им и принялась изучать термометр. «Тебе не стоит рисковать и добавлять хоть самую малость водички», – подумала Сэм, наблюдая за ней. Гигантские, словно стволы дерева, бедра, живот как у Гаргантюа, груди болтаются пустыми мешками. А задницы‑то вообще никакой, только огромная складка отвисшей ткани на спине, спускающаяся до бедер. До чего бесформенная, словно Господь вывалил ее порцию земли, так и не закончив лепить ее.

Я ни за что не хочу выглядеть подобным, образом. Нет уж, спасибо. Даешь поджарую фигуру!

Они ныряли с пронзительным визгом, принимали душ, а эта Большая Туша следовала за ними по пятам, вынуждая их болтать ни о чем. Сэм показала Рови место, где у нее была обожжена нога от неосторожной восковой эпиляции, а Рови рассказала ей, как на Рождество они возили ребятишек кататься на лыжах и она посадила себе на задницу синяк, который вот только что сошел. А потом они оделись, пошли и набрали себе салатов из овощей с тунцом, приправленных не только бобовыми, стручками, фасолью, орешками, но и семенами и прочими непривычными вещами, и невозможно было понять, что это, отчего, по всей вероятности, их желудки будут бурлить и урчать весь день. Они уселись в тихом уголке, избавившись наконец от Большой Туши, и чокнулись стаканами с натуральным яблочным соком.

– Твое здоровье!

Обе улыбнулись.

– Господи, как будто вечность прошла, – сказала Рови.

– Ну, ведь мы не виделись с самого сентября.

– С сентября? Так давно?

– Еще до урагана. Я уверена.

– Время. Не понимаю, что с ним творится. У тебя новые часы? Они прелестны.

– Это Ричард подарил… чтобы повысить доверие улицы ко мне.

– Они просто великолепны. Бог мой, а знаешь, что мне сказала Сьюзи в прошлую субботу? Она сказала: «Не ходи ты со мной по магазинам, мамочка, ты только подрываешь доверие уличной публики ко мне». Одиннадцать лет. Ей всего одиннадцать лет!

Сэм ухмыльнулась:

– Это все коммерческая реклама.

А потом наступило молчание, продолжительное тягостное молчание. Сэм ушла в себя, мысли побежали одна за другой, и приподнятое настроение от новой встречи с Рови куда‑то испарилось.