|
Следователь с недоумением смотрел на него, очевидно, не понимая, какое это могло иметь значение. - Анжелино держит кабачок, и клиентура у него довольно подозрительная. Год тому назад он сошелся с сестрой Гарри Кривого. Следователь все не понимал. И тогда Мегрэ, съежившись, насколько позволяла его массивная фигура, почтительно добавил: - Гарри Кривой три раза судился за кражу со взломом... Он бывший каменщик, а в воровской своей профессии специализировался на проломе стен... И наконец, уже взявшись за ручку двери, сказал в заключение: - А разве те воры, что ограбили ювелира на улице Сен-Мартен, не проникли в магазин через подвал, проломав две стены? До свидания, господин Бонно. И все-таки, несмотря на свой удачный выпад, Мегрэ был в дурном настроении. Письмо Шарлотты... Впрочем, сразу было видно, что он не рассержен, а опечален. Он мог бы послать инспектора. Но разве инспектор сумел бы так, как он, Мегрэ, учуять, какая атмосфера в доме? Большой новый дом, роскошно отделанный, с воротами из кованого железа, высился белоснежной громадой на Мадридском авеню, окаймлявшем Булонский лес. Направо от вестибюля - застекленная дверь в швейцарскую, похожую скорее на гостиную. Там сидели три-четыре женщины, уныло покачивая головами. На столике поставлен был поднос для визитных карточек. Еще одна женщина, с красными, заплаканными глазами, приотворив дверь, спросила: - Кто там? Дверь во вторую комнату стояла открытой, и там виден был лежавший на кровати покойник со сложенными на груди руками, с четками, вложенными в пальцы; в полумраке мерцали две свечи, веточка букса мокла в чашке со святой водой. Присутствующие говорили шепотом. Утирали слезы. Ходили на цыпочках. Мегрэ перекрестился, покропил святой водой, постоял молча, глядя на заострившийся нос умершего, странно освещенный дрожащими огоньками свечей. - Ужас-то какой, господин комиссар!.. Ведь до чего ж хороший человек был! Не нашлось бы у него ни одного врага... Над кроватью висела в овальной рамке увеличенная фотография Жюстена Кольбефа в мундире унтер-офицера - портрет сделан был в те годы, когда покойный носил огромные усы. На рамку прикрепили крест "За боевые заслуги" с тремя пальмовыми ветвями и военную медаль. - Он был кадровый военный, господин комиссар. Как пришло время по возрасту выйти в отставку, он просто уж не знал, куда себя девать, и решил взяться за какую-нибудь работу... Одно время был сторожем в клубе на бульваре Осман... Потом ему предложили место ночного швейцара в отеле "Мажестик", и он согласился... Ведь он, знаете ли, какой-то особенный был: почти совсем не спал и спать не хотел... В казарме он, можно сказать, каждую ночь вставал и делал обход... Соседки, а может быть, родственницы, с сокрушенным видом покачивали головами. - Что же он делал целый день? - спросил Мегрэ. - Возвращался он с работы утром, в четверть восьмого - как раз поспевал вытащить мусорные ящики; мне он не давал делать тяжелую работу... Потом постоит у порога, покурит трубочку - ждет, когда придет почтальон, поболтает с ним немножко... А надо вам сказать, они с почтальоном однополчане были... Потом ляжет в постель и спит до полудня... Недолгий сон, а с него хватало. Как позавтракает, прогуляется по Булонскому лесу до Елисейских полей... Иной раз зайдет в "Мажестик", поздоровается с дневным швейцаром... Потом в маленьком баре на улице Понтье перекинется в карты, к шести часам вернется домой, а в семь часов отправляется в отель на дежурство. |
