Кэтрин посмотрела в лицо графа, и в ее глазах вспыхнули озорные огоньки. Гм… возможно, Алек преждевременно злорадствует.

Кэтрин откинула назад свою хорошенькую головку и произнесла:

– Я не подозревала, что вы способны прибегнуть к шантажу ради того, чтобы пригласить даму на танец.

– Я всего лишь хотел повальсировать с вами, – ответил Алек с невинным видом.

– А я просила вас оставить меня в покое, – резким тоном проговорила Кэтрин, и Алек заметил, как при этом на ее щеках вспыхнул румянец.

Заиграла музыка. Алек намеренно заключил Кэтрин в более тесные, чем предписывали правила исполнения вальса, объятия.

– Вы не хотели этого.

Когда Кэтрин попала в шаг, в ее карих глазах вспыхнули янтарные искорки.

– Вы самый напыщенный, самоуверенный мужчина, которого я когда либо знала.

– Да, но я танцую с вами, в то время как ваш бедный поэт вынужден лишь наблюдать за нами.

Не приходилось сомневаться, что баронет не спускал с них глаз. Для деревенской девушки Кэтрин танцевала на удивление легко, природная грациозность помогала ей компенсировать неуверенность в танце. Она настолько быстро уловила ритм движений, что Алек невольно задался вопросом: способна ли эта девушка так же чутко вести себя в постели? Он еще крепче сжал руку Кэтрин, и она сердито посмотрела ему в глаза:

– Сидни был прав в отношении вас.

– В самом деле? Что еще мой старый школьный приятель наговорил вам обо мне?

– Что вы вели себя столь вызывающе лишь потому, что были графским сынком.

Черт бы побрал этого Ловеласа!

– Вам не приходило в голову, что у вашего друга Сидни существуют свои причины для того, чтобы не рассказать вам всю историю?

– А вы отрицаете тот факт, что одноклассники называли вас Александром Великим за то, что вам позволялось делать все, что вздумается?

– Они просто восхищались моими талантами.

– Сидни говорит, что вы никогда толком не учились, а лишь постоянно скандалили со своими друзьями.

– А Ловелас все свое время тратил на то, чтобы скулить о своей матери.

Точный удар. Кэтрин побледнела и, смутившись, опустила глаза:

– Нет ничего плохого в том, что мальчик… тоскует по матери.

– Поначалу – да. Но даже на третьем семестре Сидни еженедельно писал матери. И почти также часто получал от нее посылки.

Кэтрин безошибочно среагировала на негодующий тон графа:

– А разве ваша мама не присылала вам посылки? Алек с досады скрипнул зубами.

– Я бы ей этого не позволил, – солгал он, как делал нередко в Харроу. – Ни один уважающий себя мальчишка не позволит, чтобы его мать так нянчилась с ним.

Правда заключалась в том, что старый граф никогда не допустил бы подобного. Когда Ловелас лакомился марципанами, свежими яблоками и шафранным кексом, Алек делал вид, что его это не волнует.

– Вы поэтому невзлюбили Сидни? – Нежность, звучавшая в голосе Кэтрин, действовала Алеку на нервы. – Из за того, что он получал посылки от матери, а вы нет?

– Не говорите чепухи. Если я за что то и не люблю Ловеласа, то лишь за то, что он не ценит других, более достойных вещей.

Взгляд Кэтрин стал колючим.

– Таких, как вино, женщины, музыка?

– Таких, как вы. Вы заслуживаете лучшего мужчины, нежели Ловелас, и мы оба это знаем.

Удивленный взгляд, а также тихое восклицание «О!» почти обезоружили Алека. Он опустил руку чуть ниже ее талии, к соблазнительной округлости, которую скрывало шелковое платье. Еще чуть чуть – и он сможет ощутить под рукой очаровательную попку. Это определенно шокирует всех матрон, а он заслуженно схлопочет пощечину.

Алек вздохнул. Ухаживать за женщиной было гораздо проще в Португалии.