– Напомните мне, чтобы я не позволил этому человеку приблизиться к моей лошади, – зашептал Алек, когда поэт закончил чтение. – Если он прикажет «моему благородному коню» Белизе «пронестись по равнине Элизиума с ярко полыхающей гривой», то она может просто затоптать его. Она терпеть не может, когда ее грива полыхает. И потом, о каком аллюре он говорит? Насколько я понимаю, это нечто среднее между рысью и кентером.

– Перестаньте, прошу вас, – взмолилась Кэтрин, изо всех сил пытаясь сдержать смех. – Как только это все закончится, я убью вас.

На лице Алека появилась лукавая усмешка.

– Вы сделаете это с помощью «нависшего острого меча Дамокла» или напустив «дым разгневанного Везувия»?

– С помощью обычного носового платочка Меривейл. Я задушу им вас. – Кэтрин взглянула на подиум. – А теперь помолчите. Они представляют Сидни. Постарайтесь не быть грубым, пока он будет читать.

– Я – грубым? – оскорбился Алек. – Грубой можно назвать ту чушь, которую эти идиоты называют поэзией.

Кэтрин изо всей силы ущипнула Алека за руку.

– Ой! – воскликнул он.

– Больше не говорите ни слова, иначе я превращу вашу руку в сплошной синяк.

– Я буду молчать как рыба, но лишь в том случае, если вы позволите мне держаться за вас.

Он устремил на Кэтрин горящий взор, продолжая удерживать ее затянутую в перчатку ладонь, затем дерзко положил ее на свое бедро.

Кэтрин перестала дышать. О Господи, он не должен… она не должна…

Она посмотрела украдкой по сторонам. На них никто не обращал внимания. Они сидели одни в ряду, их руки были скрыты от посторонних взоров. Осознание этого факта вызвало у Кэтрин, казалось, остановку сердца.

Уединение. Тайна. Запретный плод. Почему это имеет такую притягательность? Кэтрин виновато посмотрела на подиум, где Сидни раскладывал листки бумаги.

Ну и что? Если она не хочет испортить Сидни выступление и если для этого Алек должен держать ее за руку, она готова принести подобную жертву. Это не имеет никакого отношения к трепету, который она ощущает в груди, или ее ожиданиям относительно того, что Алек собирается делать с ее ладонью.

Кэтрин заставила себя переключить внимание на Сидни и улыбнуться ему.

Сидни должен был прочитать две поэмы. Он начал чтение первой – о падении Трои, пояснив предварительно, на какую версию он опирался.

В это время ладонь Алека скользнула по руке Кэтрин и осторожно принялся стягивать с нее перчатку.

– Нет! – прошептала Кэтрин.

– Да! – улыбнулся в ответ Алек.

Кэтрин попыталась выдернуть руку, но он удержал ее и, когда она сердито посмотрела на него, шепотом сказал:

– Я лишь восстанавливаю справедливость, дорогая. Вы отняли у меня другой источник, от которого я получал удовольствие. – Алек кивнул в сторону подиума: – Конечно, если вы хотите, чтобы я вернулся к комментариям стихов…

С досадой скрипнув зубами, Кэтрин позволила графу удерживать ее руку.

– Вот так то лучше, – проговорил Алек и продолжил аккуратно стягивать перчатку с руки Кэтрин – методично, дюйм за дюймом; должно быть, именно так Александр Великий раздевал своих пленниц, которых делал своими женами.

Жар прилил к щекам Кэтрин. Она сосредоточенно смотрела на подиум, тщетно пытаясь вникнуть в смысл стихов Сидни. Алек тем временем стянул с руки одну перчатку, бросил ее Кэтрин на колени и, перевернув ее руку, стал гладить пальцами раскрытую ладонь.

Кэтрин судорожно сглотнула.