Василивич резонно заметил, что в хорошей драме не может быть плохого доктора.

– Верно, – согласился Чиун. – Если кому то надобно видеть, как врачи измываются над людьми, пускай идет в больницу, а не к телевизору. Если бы мне вздумалось лицезреть невнимательных и несведущих врачей, мне следовало бы просто зайти к местному лекарю – там я смогу сполна удовлетворить свое любопытство. Особенно это относится к твоей стране, да будет тебе известно.

Василивич икнул и согласился. Чему же, интересно, учил Чиун этого неблагодарного Римо?

– Благопристойности, – сказал Чиун. – Любви, благопристойности и красоте.

Между тем Римо нашел практическое применение своей любви, благопристойности и красоте в роскошной вилле в другом конце города, на берегу неаполитанского залива, голубеющего под полуденным солнцем.

От взрывника, встреченного на улице, он узнал численность и местонахождение остальных оперативников. Получив необходимую информацию, он благопристойно сунул взрывника в большой мусорный контейнер на аллее, где его обнаружат не раньше, чем труп начнет смердеть.

Он отправился к роскошной вилле. Наступил полдень, и все оперативники, только только проспавшись, едва стояли на ногах после ночной попойки. Один, с отвислым брюшком, оторвал взгляд от утреннего стакана водки с апельсиновым соком. Откусывая ягоды от виноградной грозди, он направил на гостя короткоствольный английский пулемет.

– Бон джорно, – сказал он сонным голосом.

– Доброе утро, – отозвался Римо.

– Ты что здесь делаешь? – спросил русский. Остальные не стали хвататься за оружие, а спокойно продолжали бороться с утренним похмельем. Один человек без оружия не мог их встревожить.

– Работаю, – сказал Римо.

– А что за работа?

– Я убийца. В настоящий момент я работаю с «Треской». Я правильно произношу это слово? «Треска»? – Римо бросил взгляд на сверкающую гладь залива и ощутил прохладный весенний бриз, прилетевший из за деревьев и ворвавшийся в распахнутые окна, позолоченные ярким солнцем. Замечательная страна. Он вдохнул запах соленой воды.

– Откуда тебе известно про «Треску»? – спросил русский.

– Ах да, – отозвался Римо, точно вспомнив что то. – Это долгая история, знаешь, там высокие политические материи и прочее, но вообще то я заменяю «Ромашку» или «Подсолнух», не помню точно – я всегда путаю эти дурацкие названия. Я пришел, чтобы убить вас, если вы – «Треска». Вы же группа «Альфа», так?

– Да, так уж получается, что мы – группа «Альфа», – сказал русский и махнул короткоствольным английским пулеметом. – А вот это видал?

– Видал видал, – сказал Римо. – Кстати, сколько у вас выходит в месяц за этот особняк?

– Хрен его знает. Это же в лирах. Надо накидать корзинку доверху, и, когда хозяин начинает улыбаться, можно больше не бросать. Лиры! Можно сказать, бросовая валюта.

– Кто нибудь из «Альфы» отсутствует?

– Все тут, кроме Федора.

– Крепкого сложения, блондин с дурацкой улыбкой? – спросил Римо.

– Он самый. Но только у него не дурацкая улыбка.

– Теперь – дурацкая, – сказал Римо. Когда русский нажал на спусковой крючок своего пулемета, его рука уже была сломана. Боли при этом он не почувствовал, потому что для ощущения боли от перелома руки необходимо иметь позвоночный столб, куда поступают болевые импульсы. А русский лишился части оного в тот самый момент, когда боль по нервам должна была возбудить соответствующие рецепторы спинного мозга.

Группа «Альфа», заторможенная после многодневной пьянки, с поразительной быстротой бросилась к оружию.