|
Она дура! Способна прикарманить пять тысяч и сказать, что все отдала Блини... Я-то думала, ты с ним дружишь... Пауза. Она отпила глоток. - Нет, ты совсем такой, как я. Ну скажи, разве у тебя есть друзья? Жанна уже растрогалась; она могла очень много выпить, но с первых же рюмок принималась хныкать. - Может, ты и прав... Уж очень он хорошо ладил с моей дочерью... Потом она погрузилась в размышления; видно, припомнила сцену на палубе. - Ну, ты все-таки порядочный негодяй! Скажи, ты здорово мучаешься теперь? Жанна высморкалась. Какое-то время они сидели молча. Потом Владимир вскочил как ужаленный. Он нервничал, оттого что Жожо долго не возвращалась. Наконец она появилась. - Ну что? - Уехал... - Куда? - Элен не знает. Дневным поездом. - Каким? - Не знает она. Вот деньги. - Положи сюда. А что моя дочь делает? - Ничего. Собирается сойти с яхты, поесть у Полита. Владимир резко спросил: - Вы ей сказали? - Нет! Нет! - горячо возразила Жожо, чувствуя, что он вот-вот взорвется. Он посмотрел ей прямо в глаза, чтобы убедиться, что она не лжет. - Может, поужинаем, - зевнула Жанна. - Кажется, я видела, как пирог пекли... Глава 4 Настала Пасха. С шести часов утра, под торжествующими, как фанфары, солнечными лучами, машины привозили из Тулона и Марселя рыболовов-любителей, которые перекусывали на террасе “У Полита”, а затем отправлялись на захват всех скал, какие только имелись на мысе Антиб. За ними тащились женщины и детишки в соломенных шляпах. Трезвонили колокола. Всевозможные лодочки, ялики, плоскодонки, парусники, величиной в несколько метров, похожие на игрушки, которые почти что весь год стоят в порту без хозяина, теперь этого хозяина дождались, а то даже нескольких. Тарахтя, заводились моторы. В неподвижный воздух поднимались паруса. Небо и море сливались в едином сиянии, и два самолета, Бог знает почему, без конца описывали круги над заливом и то снижались, гремя моторами, чуть не до самой воды, то снова взлетали и снова кружили над заливом. Владимир, усевшись в привычный уголок, угрюмо ел анчоусы со сливками, запивая розовым вином, в то время как Полит деловито сновал туда-сюда, а Лили украдкой поглядывала на Владимира. На ней, как всегда, было черное платье с белым передником, но Владимир обратил внимание, что в это утро она, впервые в этом году, была без чулок. Он даже заметил, что кожа у нее на ногах очень гладкая, тонкая и чистая. Заметил - и все тут. И уже отвел глаза. Лили было семнадцать - восемнадцать лет, у нее было забавное личико и соблазнительное тело. Все посетители заигрывали с ней. А она вздыхала по Владимиру, хотя он был единственный, кто, казалось, вообще не воспринимал ее как женщину. Какая-то марсельская семья завладела соседним с ним столиком. Сперва он рассматривал этих людей, как рассматривают некий странный феномен, - огромную женщину в розовом шелку, ее мужа, которого Владимир почему-то счел слесарем-водопроводчиком, зятя, малышек, - потом, словно не выдержав, молча встал и направился к яхте своей обычной ленивой походкой. А колокола все звонили да звонили. Даже голубой свод небесный казался колоколом, под которым с неистовым жужжанием носились два самолета. Владимир мимоходом увидел, что Элен уже встала и готовит кофе на плитке, поставленной на столик в салоне. |
