|
.. И это было так невозможно... Но почему же то, что удалось Блини, не может удаться ему? Почему она никогда, ни разу ему не улыбнется? Никогда не раскроется. Стоит перед ним как стена. Они сидели бы вместе, например, в салоне, разложив на столе карты, солнечный луч пробьется к ним из иллюминатора, а музыкальным сопровождением послужит тихий плеск волны о корпус яхты... Они позабудут Жанну Папелье, ее друзей, “Мимозы” и все остальное. И Владимир тоже расскажет о своем детстве, как это делал Блини. Но, может быть, вовсе не так, как тот! Не с такой легкостью! Без смеха! Без вранья! Ведь Блини все врал, а он, Владимир, говорил бы правду. Он сказал бы ей, что сейчас, в свои тридцать восемь лет, чувствует себя несчастным мальчишкой, точно так же, как она, Элен, всего-навсего девчонка. Девчонка, несчастная, должно быть, из-за своей матери. А он? Разве он виноват в том, что с ним сталось? Он объяснит ей, что жизнь его разом оборвалась, когда ему только минуло семнадцать. Были в его жизни поразительные три месяца, такие поразительные, что воспоминание о них напоминает страшный сон, - он дрался в армии Деникина! Стрелял. Убивал. Слышал, как вокруг свистят пули, а главное - и это он помнил всего яснее - голодал. Потом, сразу после этого, бегство в Константинополь вместе с остальными, со всем стадом, сараи, где их прятали, благотворительные общества, которым их кормили... Он нанялся официантом в кафе. Он ничего не знал, что стало с отцом и матерью. Там он и познакомился с Блини - тот чистил овощи в том же ресторане. “Понимаете, Элен?" Элен читала на другом конце палубы, Элен презирала его, очевидно, за то, что он был одновременно и любовником, и слугой ее матери. Но почему она не презирала Блини? Разве он не был таким же слугой? Да и все остальное тоже? Да, да, это порой случалось... В первый раз они с Владимиром даже подрались, потому что он, Владимир, решил, что кавказец хочет занять его место! Немой, приплывший на своей лодочке, поглядел на него поверх бортовой сетки, спрашивая жестами, не надо ли чего. Владимир сдвинул на миг берет с лица и покачал головой в знак отрицания. *** Оставалась бы она там, откуда приехала! Да где она жила раньше, собственно говоря? Наверно, в маленьком провинциальном городке? Или в монастыре? А папаша навещал ее там по воскресеньям, привозил ей сласти... Да, должно быть, так. Как бы то ни было, жизни она еще не знала. Никогда не видела пьяного мужчину и уж тем более пьяную женщину! Вот почему она была так скованна, вот почему она бледнела и вообще вела себя на яхте как живой упрек. А как все спокойно жили, пока она не появилась! Жили себе час за часом, даже не замечая, как эти часы проходят! Кругом было много людей, много музыки. Выпивали. И еще была радость - изливать свои обиды по вечерам, когда напьешься... Да, вернулась бы, откуда приехала! Нечего ей тут торчать все время, такой чистенькой и спокойной! Или уж хотя бы не делала такой разницы между Блини и Владимиром! Как бы не так! Ведь Блини хохотал как ребенок, глаза у него были по-креольски нежными, по-французски он бормотал с таким странным акцентом - все это умиляло ее, вот потому-то они оба сразу отдалились от всех остальных, как отделяют столик для детей на праздничном семейном обеде. Почему надо было умиляться Блини и презирать Владимира? Потому что Блини не пил? Но ей как раз и следовало заинтересоваться Владимиром именно потому, что он пил. |
