– Насколько я знаю, Майлс теперь достаточно известный дирижер, – сказал сэр Фрэнсис. – Не знаменитый, но все же известный, что тоже неплохо. А вот Оулсвика уже нет в живых. – Он никогда не признался бы в этом Пратне, но он много лет собирал досье на всех Богов Хаоса. Как будто всегда знал, что им суждено встретиться вновь. – Но я все равно не понимаю, зачем…

– Оглянись вокруг. Ты не заметил, что в этом саду наслаждений все такое… слегка безучастное, неживое?

– Ну, атмосфера изысканного декаданса… что‑то в этом определенно есть, но тебя это, похоже, не радует.

– Я просто пресыщен. На самом деле у меня уже десять лет не стоит.

– Силы небесные! – Сэра Фрэнсиса слегка покоробила эта вульгарная фраза.

– Нет. Небеса тут ни при чем. Теперь меня если что и возбуждает, то только те вещи, которые будят все темное в человеке. Уродство. Увечья. Болезни. Я пресытился красотой. Она мне надоела. Она мне скучна. Может быть, это только закономерно, что я последнее время чувствую неодолимую тягу… познать плотские наслаждения с…

– Боже правый, дружище!

– Только не говори мне, что тебя никогда не тянуло к чему‑то такому. А теперь мы уже старые, старые, старые. Мы скоро умрем. До каких пор мы должны себя сдерживать?! Сколько можно стесняться своей природы?! Я хочу, чтобы все было как раньше… когда мы были детьми!

Через круглую комнату прошла статная женщина‑альбиноска с ярко выраженными африканскими чертами. Она бегло взглянула на двух стариков своими розовыми глазами и скрылась в тенистом проходе в зеленой стене.

– Это Лола, – сказал Пратна. – Моя последняя. Я перепробовал всех и вся. Девушек, мальчиков, собак и кошек, карликов и великанов, кошмарных уродцев… цепи, кнуты… всё! Иногда я возбуждаюсь на секунду‑другую, а потом – ничего. Ничего. Такое впечатление, что меня нет вообще. А ведь когда‑то мы кое‑что собой представляли? Когда мы были Богами Хаоса, мы были и вправду почти как боги!

Да. Именно так. Локк знал, о чем говорит его старый приятель. У него в душе – где когда‑то были какие‑то устремления, любови и страхи – теперь поселилась, гнетущая пустота, ноющий холод. Он превратился в опустошенного и уродливого старика, для которого все давно кончилось и который так и не испытал всего, что хотел испытать. Сейчас он себя ненавидел, пусть даже и понимал, что Пратна умело использует эту ненависть, чтобы манипулировать им и заставлять подчиняться… прошло столько лет, но ничего не изменилось. Вообще ничего.

Он молча ждал продолжения.

– Но как бы там ни было… мой астролог говорит, что время пришло. И вот еще что. Моя внучка Премкхитра учится в Америке. На прошлой неделе я подучил от нее письмо. Все девочки в пансионе сходят с ума па этому новому рок‑певцу, совсем молодому мальчишке по имени Тимми Валентайн. Они все влюблены в него до безумия. Ну, детишкам нужны кумиры. В этом нет ничего плохого. Но внучка прислала мне текст его новой песни… как это у них называется… хит. Так вот, там поется, что люди – как поезда. Жизнь каждого – это рельсы, протянутые сквозь время, но иногда пути нескольких пересекаются в одной точке в самый глухой час ночи, и этот узел, где сходятся все пути, как вампир, выпивает людские души. Красиво, правда?

– В твоем изложении это действительно интригующий образ. И особенно, – Локк с отвращением сморщился, – для новомодного поп‑музыканта. Но я не вижу, при чем тут…

– Ты просто не слушаешь, что я тебе говорю, старик. Ты что, постепенно впадаешь в маразм? Я тут перед тобой распинаюсь. Говорю о кармических узлах… мы скоро умрем, мы все… и я хочу свести наши пути к одной точке, к последнему пересечению, прежде чем наши души будут допиты до дна… нет никакой жизни за гробом! Смерть – это конец.