Она шлепнула об пол окурок и пристукнула ногой.

— Чего вы легкого не купляете? Полторы тысячи крючьев имеете!

— Пусть теперь другие курят. — Дмитрий Николаич обрадовался: не терпелось вонзить. — А мы уж махорку… — грозно сказал, в пол глядя.

Варька подняла брови, тупо задумалась и вдруг весело глянула на учителя:

— Полторы тысячи крючьев у человека, у двоих с мальчиком рыбалить, на андряцете сидить! Так к чертовой маме с таким рыбальством.

Дмитрий Николаич остановился живлять. Проглотил слюну, набрал воздуху.

Варька подалась вперед и глядела прижатыми глазами, черными, как сапожные пуговки. Ждала, чем кинет Дмитрий Николаич.

— А разверстка? — громыхнул учитель. — А это знаете: «Даешь рыбу?» — и револьвер в лоб тебе наставит.

— Маме своей в пуп нехай наставить! Ей-богу, подурел народ. Варька вскочила, толкнула стол, опрокинула махорку.

— Самоплюи! Рыбалки еще! Сами на крючок чепляются.

Дмитрий Николаич глядел на Варьку снизу, старался удержать иронию на лице, как перед зеркалом.

Окно звенело от прибоя, и оба вспомнили про море. Варька подобрала махорку в жестянку, сдула со стола.

— Давайте я вам подживлять буду. Айда! Понес!

Она подсела на корточках к корзине, проворными пальцами распутала перемет и глянула на учителя: задорно, весело.

— А ну, ходом, ходом! Пошла игра.

Варька из-под рук вытаскивала крючья, одним коротким тычком насаживала наживку. Мигом передавливала рыбешку пополам.

Их руки путались, сталкивались. Варькины пальцы бегали проворно, как крабы. Будто свой ум в руках, в каждом пальце. Хватала цепко, верно, без промаха. Рядок к ряду ложились крючья в корзину.

Дмитрий Николаич не поспевал, конфузливо гымкал, улыбался.

— Штрикаем, штрикаем! Ходом! — подгоняла Варька.

— Зачем вам беспокоиться? — бормотал Дмитрий Николаич, поплевывая наживкой.

— А зачем вы, скажите, в рыбальство бросились? Ученый человек — нема должности у городе?

Варькины руки работали без нее, и она смотрела на учителя — здесь, в полуаршине, в упор.

— Нас теперь не надо, — сказал глухо Дмитрий Николаич. — Пусть теперь другие работают.

— А вам чего в зубы глядеть? Вон Фенькин человек. Божий бычок, можно сказать, в городе каким-то заделался. За троих пайки огребает, чтоб мне пропасть.

Дмитрий Николаич ждал этого вопроса. Долгий год его ждал. Пусть Варька — рыбальская баба. Все равно.

Он бросил крючья, уперся спиной в стену, руками в пол.

Варька опасливо взглянула. Видела, что собирается, как замахивается.

Дмитрий Николаич собрал весь голос и на всю комнату зло, веско поднес Варьке:

— В комиссары идти прикажете? Уперся глазами, молчал. Варька с минуту мигала.

— А что? Плохо? Вот спугали. У комиссарах порватый бы не ходили. Вон Фенькин, говорю, весь у кожу убрался. Левольверт, сапоги, аж по самое некуда. Ну, кончаем, кончаем!

Варька дернула перемет и еще шибче забегала пальцами.

— Ну-с, ладно, — сказал Дмитрий Николаич и взялся за крючья.