19. Можно и поговорить

Кавинская Республика, Кавино,

август 2019 г.

Здесь всё не менялось годами. Почти всё.

Конечно, старинный фотоаппарат, на треноге и с магниевой вспышкой, давно заменили на более современный пленочный. Потом уже его, правнука изобретений Луи Дагера – на компактный цифровик, но обстановка!.. Вот где воистину остался навсегда позапрошлый век, с его паровозами, Жюль Верном и молодым Володей Ульяновым, похожим на воодушевленного гонораром ДиКаприо.

Фотостудия, старейшая и единственная действующая сейчас в Кавино, – вот настоящая машина времени. Точнее, застывший его, времени, фрагмент, в который смело можно войти с улицы, ворваться, приглаживая растрепавшиеся на ветру волосы, оставив за спиной смартфоны, электромобили и интернет. А война… Если здесь, в пыльных закутках, уставленных отражателями, фоновыми картинками с горами Кавказа и истрёпанными плюшевыми игрушками и знали о войне, то только об англо-бурской, да и та была из разряда свежих новостей.

– На немецкие паспорта и на id-карты, – сообщил Дмитрий вертлявому фотографу со щёточкой совершенно гитлеровских усиков.

– Они там сейчас при оформлении всё делают. Момент-фото, сами понимаете, Европа! Высший пилотаж! – сообщил усатый.

– Мне оформят в особом порядке, сказали, что нужны снимки по стандартам.

– Гм… – фотограф сунулся в ноутбук, на котором до их визита обрабатывал какие-то пейзажи, и начал деловито лопатить миграционный сайт ЕС. Судя по предметному поиску, он заходил туда не первый раз. Потом переключился на немецкие странички. – Ну, если в особом… Пластик же будет? И заграничные? Так…

Со времени переключения сотовой сети на российских операторов появился и скоростной интернет, и нормальная голосовая связь. Жаль ограничено это всё было территорией Республики, да ещё Зареченском с прилегающими районами.

Марина просто отдыхала от уличной жары в этом полумраке, в пыльной, но прохладе студии. Причёска уложена дома, макияж наведён, чуть глянуть в зеркало перед самым снимком – и достаточно. А вот Светочка скучала, а в шесть лет скука оборачивается или слезами по поводу и без, или же неуёмной двигательной активностью.

Сейчас был второй вариант, поэтому Дмитрию приходилось придерживать дочь за руку, шёпотом обещая мороженое, пирожное и скорый визит в парк, где кованые и деревянные фигуры, где близкая река и прохладный ветерок.

– Нашёл. Ага, да по последним директивам Еврокомиссии и МИД Германии. Кого первого будем запечатлевать для истории, вас, пан?

Дмитрия этот «пан» покоробил, но он промолчал, кивая на Светочку. Марина перехватила руку дочки и повела её к жёсткому стулу, на который, как прожектора цирковой арены, был нацелен весь здешний свет. Не хватало тревожной дроби барабанов и шпрехшталмейстера в дверях.

– Выше подбородок, панночка! И улыбайтесь, улыбайтесь – я вовсе не страшный. В Европе любят улыбки на документах, это же вам не унылый Мордор на востоке. Прелестно! Замрите на секунду!

Дмитрий с неудовольствием глянул на фотографа, но… А, Бог с ним! Насильно мил не будешь, пусть в его голове так и останутся улыбчивый Евросоюз и жуткий, покрытый мраком, снегом и хмурыми медведями в будёновках Восточный сосед.

Это навсегда, так уж человек воспитан.

После Светочки на стул фотографа села Марина, посмотрев-таки в зеркало – такое же старое и пыльное, как всё здесь, подвела губы и улыбнулась в объектив. Потом уже и сам Ватник, сняв камуфляжную куртку, под которой оказались вполне гражданские сорочка с галстуком.

– Через два дня, пан.