Глубокий Сон замедляет процессы обмена, а не останавливает их. Иначе тут лежали бы тридцать тысяч трупов.
– Так что же нам теперь делать?
– Я уже делаю, – ответил мужчина в белом. Он приложил руку к сканирующей пластине и пробежался пальцами по выдвинувшейся из‑под нее клавиатуре, набирая код.
– Сколько на это уйдет времени?
– Для нас с вами – одна минута, для тех, кто лежит здесь, – четыре или пять.
– Почему так долго?
– Если б не смертельная болезнь, эти люди сюда не попали бы. Организм у них ослаблен и очень медленно реагирует на стимуляцию. – Мужчина в белом оторвал взгляд от тела. – Многие умерли от шока в момент пробуждения.
– А Найтхаук не умрет?
– Вряд ли. Сердце у него практически в норме.
– Хорошо.
– Но я бы на вашем месте подготовился к сильному потрясению.
– В смысле? Вы же сами сказали, что он тяжело болен, и эта встреча неприятными последствиями не грозит. Так в чем проблема?
– Вам доводилось видеть человека с прогрессирующей эплазией?
– Нет, – признался мужчина в сером.
– Вид нелицеприятный. Прошу учесть.
Они замолчали, так как тело начало изменять цвет. Еще две минуты, и крышка уползла в стену, открыв исхудалого мужчину, обезображенного вирусным кожным заболеванием. На его лице просвечивали острые скулы, костяшки пальцев словно торчали наружу, а там, где кожа еще покрывала плоть, она скукожилась и пошла трещинами.
Мужчина в сером с отвращением отвернулся, но затем вновь заставил себя посмотреть на тело. Он ожидал, что его окатит запахом гниющего мяса, однако воздух остался чистым и свежим.
Наконец веки лежащего дрогнули раз, другой и медленно поползли вверх, открыв водянисто‑голубые, практически, бесцветные глаза. Больной с минуту разглядывал своих гостей, потом нахмурился.
– Куда подевался Акоста? – просипел он.
– Кто такой Акоста? – спросил мужчина в сером.
– Мой врач. Он с минуту как отошел.
– Ах, вот вы о ком, – улыбнулся мужчина в белом. – Доктор Акоста уже восемьдесят лет как умер. Вы проспали сто семь лет, мистер Найтхаук.
На лице больного отразилось недоумение.
– Сто…
– …семь лет. Я – доктор Джилберт Эган.
– И какой нынче год?
– Пять тысяч сто первый галактической эры. Помочь вам сесть?
– Да.
Эган приподнял хрупкое тело, но как только он убрал руки, Найтхаук завалился набок.
– Мы попробуем еще раз, когда у вас прибавится сил, – пообещал доктор, укладывая старика в «гроб». – Вы очень долго спали. Как самочувствие?
– Голоден как волк.
– Это естественно. – Эган улыбнулся. – Все‑таки вы не ели уже больше века. И хотя обмен веществ нам существенно замедлили, ваш желудок пуст уже десять лет. – Эган приставил трубку к левой руке Найтхаука. – К сожалению, есть вы не можете, но это устройство снабдит вас всем необходимым.
– Я бы предпочел поесть, – пробормотал Найтхаук, – раз уж меня излечили. – Он помолчал. – Сто семь лет. Чертовски долго, однако.
Во взгляде Эгана, брошенном на исхудалого, обезображенного болезнью мужчину, читалось сочувствие.
– К сожалению, способ излечения эплазии еще не найден.
Найтхаук внимательно посмотрел на доктора, и тут Эган порадовался, что пациент не вооружен и далек от лучшей формы.
– Я оставил достаточно четкие инструкции, запрещающие будить меня до того, как эплазию вычеркнут из списка неизлечимых заболеваний. |