Изменить размер шрифта - +
Глубокий Сон замедляет процессы обмена, а не останавливает их. Иначе тут лежали бы тридцать тысяч трупов.

– Так что же нам теперь делать?

– Я уже делаю, – ответил мужчина в белом. Он приложил руку к сканирующей пластине и пробежался пальцами по выдвинувшейся из‑под нее клавиатуре, набирая код.

– Сколько на это уйдет времени?

– Для нас с вами – одна минута, для тех, кто лежит здесь, – четыре или пять.

– Почему так долго?

– Если б не смертельная болезнь, эти люди сюда не попали бы. Организм у них ослаблен и очень медленно реагирует на стимуляцию. – Мужчина в белом оторвал взгляд от тела. – Многие умерли от шока в момент пробуждения.

– А Найтхаук не умрет?

– Вряд ли. Сердце у него практически в норме.

– Хорошо.

– Но я бы на вашем месте подготовился к сильному потрясению.

– В смысле? Вы же сами сказали, что он тяжело болен, и эта встреча неприятными последствиями не грозит. Так в чем проблема?

– Вам доводилось видеть человека с прогрессирующей эплазией?

– Нет, – признался мужчина в сером.

– Вид нелицеприятный. Прошу учесть.

Они замолчали, так как тело начало изменять цвет. Еще две минуты, и крышка уползла в стену, открыв исхудалого мужчину, обезображенного вирусным кожным заболеванием. На его лице просвечивали острые скулы, костяшки пальцев словно торчали наружу, а там, где кожа еще покрывала плоть, она скукожилась и пошла трещинами.

Мужчина в сером с отвращением отвернулся, но затем вновь заставил себя посмотреть на тело. Он ожидал, что его окатит запахом гниющего мяса, однако воздух остался чистым и свежим.

Наконец веки лежащего дрогнули раз, другой и медленно поползли вверх, открыв водянисто‑голубые, практически, бесцветные глаза. Больной с минуту разглядывал своих гостей, потом нахмурился.

– Куда подевался Акоста? – просипел он.

– Кто такой Акоста? – спросил мужчина в сером.

– Мой врач. Он с минуту как отошел.

– Ах, вот вы о ком, – улыбнулся мужчина в белом. – Доктор Акоста уже восемьдесят лет как умер. Вы проспали сто семь лет, мистер Найтхаук.

На лице больного отразилось недоумение.

– Сто…

– …семь лет. Я – доктор Джилберт Эган.

– И какой нынче год?

– Пять тысяч сто первый галактической эры. Помочь вам сесть?

– Да.

Эган приподнял хрупкое тело, но как только он убрал руки, Найтхаук завалился набок.

– Мы попробуем еще раз, когда у вас прибавится сил, – пообещал доктор, укладывая старика в «гроб». – Вы очень долго спали. Как самочувствие?

– Голоден как волк.

– Это естественно. – Эган улыбнулся. – Все‑таки вы не ели уже больше века. И хотя обмен веществ нам существенно замедлили, ваш желудок пуст уже десять лет. – Эган приставил трубку к левой руке Найтхаука. – К сожалению, есть вы не можете, но это устройство снабдит вас всем необходимым.

– Я бы предпочел поесть, – пробормотал Найтхаук, – раз уж меня излечили. – Он помолчал. – Сто семь лет. Чертовски долго, однако.

Во взгляде Эгана, брошенном на исхудалого, обезображенного болезнью мужчину, читалось сочувствие.

– К сожалению, способ излечения эплазии еще не найден.

Найтхаук внимательно посмотрел на доктора, и тут Эган порадовался, что пациент не вооружен и далек от лучшей формы.

– Я оставил достаточно четкие инструкции, запрещающие будить меня до того, как эплазию вычеркнут из списка неизлечимых заболеваний.

Быстрый переход